В 2010 году в школьной газете было опубликована статья о Тихоне Дмитриевиче "Наш ветеран", подготовленная Татьяной Русановой (9 класс) и А.А. Прохоровой.

Часто ли мы интересуемся судьбой ветеранов войны, которые нас окружают, если это, конечно, не наши родственники или близкие знакомые? Часто ли мы предлагаем таким людям помощь или хотя бы заводим с ними беседу? А ведь такие люди сделали для нас так много, совершив подвиги ради отечества, своего народа. Мы с вами даже представить себе не можем трудностей, которые выпали на долю людей, переживших ужасную войну, работавших в послевоенные годы на восстановлении нашей страны. Именно такой человек совсем рядом с нами, мы можем встретить его в любом уголке нашей школы. Он всегда за работой: что-нибудь чинит, устраняет неполадки и неисправности. Это Тихон Дмитриевич Прозоров, самый старший сотрудник нашей гимназии. Мы решили поинтересоваться судьбой Тихона Дмитриевича и расспросили его о детстве, молодости и о сегодняшней жизни.

Я жил в сельской местности, между Ельцом и Ефремовым. В нашей семье было 8 детей, я родился в 1928 году и был самым младшим. Мы жили на небольшом хуторе, он назывался Подьячий. До войны в нем было всего 32 дома. Отец был очень хорошим человеком, добрым и активным. Он работал в селе, а дома разводил пчел. У нас был погреб, мы туда убирали пчел на зиму. Когда отец умер, пчелы остались. Мы следили за ними. Родственники приходили, смотрели пчел. Потом у нас этот погреб взломали и пчел утащили. Но мед с тех пор в моем сознании остался: он полезный! Сахар не ем, покупаю мед…

В школу мы с ребятами ходили в село Успенское: на хуторе школы, конечно, не было. Километра 2 надо было идти. Помню такой случай: зима была, мороз сильный, за 30 градусов. Мы оделись потеплее и пошли в школу. Приходим, а нам говорят: из-за морозов занятий в школе нет! Пошли обратно…

Мои родители умерли еще до войны, я жил в семье одной из старших сестер. У нее была семья, дети. Дом у нас был большой, в 4 окошка! Папа его строил.

Когда началась война, мне было 12 лет. В наш хутор пришли немцы. В нашем большом доме поселился немецкий офицер, и с ним солдаты. Один был – не помню, кем он был – неплохой человек. Очень чисто говорил по-русски. Пол в доме был земляной. Солдаты набросали на пол с полметра соломы и так спали. А офицер спал на настиле на печке (такой настил на печке назывался задником). Мне запомнилось, как этот офицер сбросил с печки трехлетнюю девочку: она играла на печи и что-то громко сказала. А он ее взял и сбросил прямо на пол. Тот, кто говорил по-русски, пожалел ее. Показал нам знáком, что, мол, офицер ничего не понимает, но вслух ничего не сказал.

Дня четыре всего немцы у нас пробыли. Перед тем как уходить, выгнали всех из домов и погнали в соседнюю деревню. Все плакали: боялись, что нас убьют, расстреляют. Пригнали всех, загнали в дом. Все ждут: что будет? Сожгут? Убьют?

Потом собрали все село и всех прогнали в сторону наших. Все решили – это чтобы наши, не разобравшись, кто идет со стороны немцев, расстреляли нас. По дороге нас встретил русский солдат. Сказал, что они хотели стрелять, но услышали шум: у кого-то коровы ревели, у кого-то лошади ржали – и поняли, что идут мирные жители.

А хутор наш немцы сожгли, и село сожгли.

Нашли родственников, зиму прожили у них. Старшему племяннику было лет 16. Мы с ним сделали санки и ездили с ними на лошади за продуктами к нашему дому. Дом-то сгорел, но под домом был погреб. И продукты в нем остались целы. Наберем, сколько сможем, и везем к себе. Так перезимовали. А весной вернулись. Я ходил за 12 километров, выбрал дерево. На полях военные косили траву, они помогли нам его привезти. Я его обтесал, вырубил топором, положили мáтицу. Набросали солому вместо потолка. Пока было холодно, жили так. А весной пошли дожди – и вся солома наша протекла!

Отгородили половину сгоревшей избы, набрали глину в пруду, складывали из глины кирпичики. Сложили стены, потолок набросали.

Когда война еще только началась, родственники из Москвы привозили в деревню вещи: немец же шел на Москву, люди пытались сохранить что-то ценное. А когда немцы отступили, стали приезжать за своими вещами из Москвы. Вот какие-то люди и взяли меня в Москву, попутчиком: в Москве у меня жили две сестры. Я сделал санки, метра полтора, положили на них вещи и пошли. Километров 20 шли в направлении Москвы, ночевали у каких-то родственников. Машины нас обгоняли – женщина уговорила водителя, он нас посадил в машину. А санки оставили – это такая ценность была! Народ к ним сразу кинулся! Как-то добрались до Москвы.

 Потом я отслужил в армии. Служил на южном Сахалине, на радиолокации: я ведь немножко радиолюбитель… Каждый месяц проводили ППР – планово-предупредительный ремонт. Разбирали прибор, все осматривали, опять собирали. Однажды я попал под электричество. Вроде бы все было отключено, но я за что-то взялся – и меня как тряхнуло! Хорошо, оттащили…

После армии вернулся в Москву, окончил техникум. Работал на заводе станкоконструкции. В России тогда стали выпускать станки с программным управлением. Я приезжал, следил, чтобы их правильно эксплуатировали. Потом ездил по России, внедрял эти станки в западных республиках: Эстонии, Литве. Приезжал, объяснял, как на них правильно работать…

А сейчас я три дня здесь работаю: хожу, проверяю, где непорядок, что надо починить, или ножи в трапезной наточить, или краны поправить. В субботу-воскресенье стараюсь ходить в храм. Я прихожанин храма Святителя Алексия на Ленинском проспекте. В субботу помогаю в храме: чиню подсвечники, еще что-нибудь делаю, что могу. Батюшка Александр меня уже ждет! Вот было мне 82 года – он поздравил, а то бы я и забыл… Вот так с народом общаюсь через церковь. Что могу – делаю. Чем-то я, значит, еще людям полезен, раз меня Господь здесь держит.

И вам спасибо, что меня под разными предлогами не забываете. Чем-то я, значит, еще нужен…

Много лет назад в одном крупном научно-исследовательском институте сотрудникам выделяли участки под дачи. Участки эти были довольно далеко от станции, в болотистой местности. Чтобы дойти до будущей дачи, надо было протаптывать тропинки в болотной грязи, и после того как по такой тропинке проходило несколько человек, она превращалась в непроходимую топь.

Все ходили, мучались, протаптывали новые пути. И только один человек поступил иначе. Он взял компас, прошел с компасом от станции до будущего поселка по прямой, делая зарубки на стволах деревьев. Вырубил неширокую просеку, замостил стволами деревьев дорожку (настил из деревьев на болоте называется гатью), начал рыть дренажные канавки для стока воды. Сделал дорогу для всех.

Это был сотрудник института Тихон Дмитриевич Прозоров, человек, который всю жизнь работает для людей, не ожидая ни просьб, ни благодарности. А ведь так, наверное, должны жить все люди…

Вечная память новопреставленному Тихону