блоги

Мы привыкли говорить «пушкинская эпоха» или «в пушкинские времена»: для нас примерно с 1815 и по 1837 год Пушкин – главный герой русской жизни, а все остальные не то чтобы второстепенные, но все же герои его романа (драмы). И вообще всю пушкинскую эпоху мы склонны воспринимать как один большой роман, а стихи Пушкина – как его тайную суть. И само присутствие Пушкина в том времени делает эпоху словно и в самом деле солнышком подсвеченной, хотя она не была ни легче, ни приятней, ни даже интересней, чем другие времена. И сама жизнь Пушкина не была ни легкой, ни «образцовой» (или просто «правильной»; наши родители нет-нет – и начинают его осуждать). Для тех, кто будет повторять эти домашние нападки, у меня в запасе есть пара аргументов. Первый, конечно: «Не судите, да не судимы будете». А другой примерно такой: жил-был человек; вырос в семье, где веры, можно сказать, не было, в эпоху, когда вольнодумство было в моде, жил вроде бы «как все» (грешили-то многие), а концу жизни сумел стать сознательно верующим человеком; перед смертью исповедался и несколько раз причастился. Это, конечно, жуткий грешник, достойный всяческого осуждения? Да, так? Но если не касаться этих нападок, про жизнь его, наверно, можно сказать то, что Пушкин прожил ее на пределе сил и «полным сердцем»: он не существовал, а именно жил, во все вкладывая душу. Это очень трудно и временами очень больно. Но иначе великих стихов не напишешь… Блок сказал про него: «веселое имя – Пушкин» – и тут же уточнил, что роль поэта на самом деле не веселая и не легкая, а трагическая: он претворяет хаос жизни в космос поэзии. А Пушкин умудрился внести что-то такое… гармоническое и в саму жизнь вокруг себя. Хотя святым, конечно, не был.

Биография Пушкина – это рассказ о множестве людей, с которыми он сталкивался в жизни. И вот что замечательно: большинство тех, кто в эту жизнь однажды «вошел», так и сопровождало его до смерти (его или своей). Словно из пушкинского притяжения не так-то просто вырваться: подошел поближе к солнцу – так и будешь возле него вращаться. Или по-другому: не терял Пушкин «своих» (любимых, близких, раз ставших нечужими) людей. И сразу привожу два примера: Александр Иванович Тургенев и Никита Козлов.

Первый – друг еще родительской семьи. Либерал по убеждениям, довольно крупный государственный деятель. Сергей Львович (отец) позже вспоминал: «Александр Иванович Тургенев был единственным орудием помещения его (А.С.) в Лицей и… через 25 лет он же проводил тело его на последнее жилище. Да узнает Россия, что она Тургеневу обязана любимым ее поэтом». (Тот в свою очередь отозвался, что «был глубоко тронут словами бедного отца»). И вообще этот человек часто оказывался рядом с Пушкиным. Был на переводном экзамене, когда Пушкин читал стихи, потрясшие Державина («Воспоминания в Царском Селе» – «старик Державин нас заметил…»). Хлопотал о переводе из заштатного Кишинева в почти столичную Одессу во время Южной ссылки. Потом долгие годы существовал между Россией и Европой (потому что в Европе остался его брат Николай, заочно осужденный по делу декабристов). Интересно, что власти ему это спускали и даже сочли достаточно «благонадежным», чтобы сопровождать тело Пушкина в Святогорский монастырь. В последние годы они с Пушкиным просто дружили: встречались в одних и тех же салонах, говорили о политике. После похорон Тургенев уехал за границу, встретил там Гоголя и рассказал ему о смерти Пушкина… Позже встречался с Лермонтовым… Навещал в Германии своего старого друга Жуковского… Имел обыкновение зимой на Воробьевых горах встречать этапы уходивших на каторгу и раздавать им милостыню (предваряя знаменитого доктора Гааза). Похоронили его в Новодевичьем монастыре (в 1845 г.). Человек, который мог бы быть заметным и сам по себе, но нам важно лишь то, что он был рядом с Пушкиным…

Никита Козлов – это пушкинский Савельич: крепостной дядька, отправленный присматривать за барским дитем еще в Лицей. Когда на Пушкина поднялись первые гонения (после Лицея, в Петербурге) и к нему на квартиру пришел жандарм, чтобы изъять бумаги, Никита просто не впустил служивого в дом: барина, мол, нет, а я тебя, солдатик, не впущу, а то мне за добро хозяйское потом отвечать… Так и ушел жандарм, а Пушкин вернулся домой и успел бумаги сжечь (он несколько раз потом жег свои бумаги, так что до нас многое не дошло, но мы как-то об этом не печалимся – мы и дошедшее не совсем осознали, и далеко не все, окончив школу и повзрослев, догадываются, что Пушкина надо бы прочитать всего, а не только «по программе»…). Зато и Пушкин как-то раз затеял дуэль с бывшим одноклассником Корфом (одним из своих убежденных недоброжелателей) из-за того, что тот Никиту обидел. И в ссылку верный Никита отправился с А.С. А когда того смертельно ранили, на руках нес его из саней в дом, и Пушкин еще говорил ему: «Горько тебе меня нести?» Может быть, нам теперь только кажется, будто со смертью Пушкина все словно обмельчало в русской жизни. Или просто больше никто (из людей пишущих и светских) не смотрел вокруг себя с такой теплой и любящей усмешкой?

Ну вот. Значит, будем рассказывать сначала периоды жизни, которые плавно перейдут в периоды творчества. Поскольку записать всю биографию – работа неподъемная, то это будут тезисы и заметки «на память».

Детство (1799 – 1811). Москва

26 мая (6 июня) 1799 (захватил год от 18 века, и это его радовало). Елоховский храм Богоявления – крещен.

Родители: Сергей Львович и Надежда Осиповна (Ганнибал); друг другу дальняя родня. Дружили с Карамзиным, Жуковским и др., много читали, большая (в основном французская) библиотека. Дядя Василий Львович – поэт. Отца принято было изображать светским бездельником. Романюк раскопал, что это ложь: когда С.Л. служил, он отрабатывал весьма насыщенную рабочую неделю; во время войны 1812 года на нем лежала забота о снабжении одной из армий, и он долго разбирался с подводами, лошадьми, сеном и платой за все это… Вспомнить Ганнибала. Бабушка Марья Алексеевна Ганнибал (на которой держался дом), ее село Захарово (рядом Большие Вяземы), где семья жила летом. Маленький Пушкин и больная родственница, которую пытались вылечить, облив водой из пожарного рукава («Они подумали, что я пожар!» – «Нет, сестрица, они подумали, что вы цветок»). Смерть младшего (на год) брата Николая (брату было 6, А.С. – 7 лет). Кроме них еще сестра Ольга (в замужестве – Павлищева) двумя годами младше. Ближайший друг детства. Брат Лев младше намного (р. 1805) – всеобщий баловень и любимчик.

Маленький Пушкин – увалень; отстав от матери, мог усесться посреди дороги… «нечего зубы скалить». Встреча с царем (Павлом), пенявшим няньке, что не сняла с малыша картуз…

Места обитания: спор, где был первый дом; флигель «у Харитонья в переулке», при дворце Юсуповых; воспоминания об этом саде, гротах, статуях…

Раннее чтение. Сочинение по-французски. Гувернеры-эмигранты (рассказать, откуда взялись) – не особенно удачные, но язык знал, как родной (за что в Лицее и прозвали «французом»). Русское образование: сказки няни (Арина Родионовна вообще-то няня сестры, но А.С. ее «присвоил» за талант рассказчицы), священник, учивший и грамоте, и Закону Божьему (выбирала бабушка, выбрала очень образованного и вообще хорошего учителя). Экзамены в Лицей были сданы очень неплохо, там его уже не сумели так успешно обучать. Выбор учебного заведения: хотели в коллеж к иезуитам (лучшее образование в Европе), дорогой и вообще непонятный, потом узнали про открытие Лицея, родители съездили в Петербург, чтобы все уточнить на месте, подали «заявление», просили Тургенева похлопотать… Повез в Лицей Василий Львович (скандальную историю про 100 рублей, подаренные тетушкой Анной Львовной и взятые дядюшкой «взаймы», можно опустить).

Лицей (1811 – 1817). Царское Село

Тут нужно вспомнить:

– день открытия? (19 октября);

– зачем открыли (хотели учить наследников престола, вдовствующая императрица Мария Федоровна воспротивилась; решили все равно учить будущих «руководителей государства»);

– устройство (два класса: младший и старший, по 3 года в каждом; как раз на переводе и присутствовал Державин);

– учителя (Малиновский – первый директор, Энгельгардт – второй, Куницын, Кошанский и Галич – словесники, француз Де Будри, на самом деле Марат…); случаи из жизни;

– соученики (друзья-«чугунники»): Пущин, Дельвиг, Кюхельбекер, Иван Малиновский и проч.;

– роль 1812 года в становлении этого выпуска;

– друзья-гусары, стоявшие в Царском Селе; отдельно про П.Я. Чаадаева: у него серьезная библиотека, и он по отношению к Пушкину взял тон «наставника» (тот, бывало, и обижался); учился вместе с Грибоедовым, стал прототипом Чацкого (отчасти); ушел в отставку из принципиальных соображений; пропутешествовал по Европе восстание декабристов, что спасло его, потому что был членом и Союза Благоденствия, и Северного общества; опубликовал в 1836 году «Философическое письмо» и был объявлен сумасшедшим; продал свое имение, чтобы не быть владельцем живых душ; остаток жизни провел в Москве, в доме на Новой Басманной, про который Жуковский писал, что он держался «не на столбах, а одним только духом».

Там же, в Царском Селе, летом живут Карамзины, бывает и Жуковский. Пушкин с ними постепенно знакомится и сближается на правах коллеги-литератора, потому что с 1814 года он пишет и печатает стихи. Раньше тоже писал, но это было еще детство.

Лицейский период творчества

Главное, что про него надо уяснить, – это время ученичества. Все, что умели старшие современники, Пушкин осваивает и воспроизводит. Нам сейчас ранние его стихи не нравятся, но это потому, что мы их сравниваем со зрелыми (он сам иногда брал ранний текст и переписывал заново в зрелом возрасте; ранний вроде бы был формально неплохим, только словно бы «теплохладным», поздний становится обжигающим и вышибает слезу: «Воспоминания о Царском Селе» – «Была пора – наш праздник молодой…».). Между прочим, сопоставление этих стихов показывает, что Пушкину и в лицейские времена было что сказать, он не просто осваивал форму (как иногда пишут). Но он еще писал на общепринятых в то время поэтических языках (оды, элегии и проч.), а чтобы высказаться по-настоящему, ему потребовался свой язык. Вообще в Лицее пишут все, а печатается, кроме Пушкина, Дельвиг. Они выбрали «Вестник Европы», имен своих поставить не могли (Пушкин подписывался НШКП): лицеистам не дозволялось принимать участие во «взрослой» литературной жизни. Издатель «Вестника» В.В. Измайлов отписал, что просит все же назваться, потому что его журнал не печатает анонимок. Но первые стихи все-таки поместил без уточнения, кто этот автор. Первое опубликованное стихотворение – «К другу стихотворцу» (1814). Уже потом публикуется прочитанное на экзамене «Воспоминания в Царском Селе» (1815, «Российский Музеум»).

Если к этому времени они уже сделали первую часть из непрограммных стихов, можно поговорить о том, что они собой представляют: ода (Державин), элегия (Жуковский), «легкая» любовная лирика (подражание французу Парни и нашему Батюшкову), «оссианическая» Кольна, гусарские стишки в духе Д.Давыдова, послания и эпиграммы, кое-что в античном духе «Лицинию»). Вообще заметно, что учили еще в духе классицизма, и Пушкин против него бунтовал.

Опыты маленького Пушкина замечают «большие» писатели: Карамзин, Жуковский. Начинают его учить и «воспитывать», благо он рядом, и ему позволяют бывать у Карамзиных (у гусар он бывает самовольно). В 1817 году его заочно приняли в общество «Арзамас» с кличкой Сверчок. Все обеспокоены: такой талант у легкомысленного и беспутного мальчишки. А ну как загубит? Добрый Жуковский писал в 1815 году: «Я сделал еще приятное знакомство с нашим молодым чудотворцем Пушкиным… Он мне обрадовался и крепко прижал руку мою к сердцу… Нам всем надобно соединиться, чтобы помочь вырасти этому будущему гиганту, который всех нас перерастет» (и ни капли зависти и ревности).  Директор же Энгельгардт был очень низкого мнения об этом своем ученике. Совершенно уничижительная характеристика. За нею угадываются сложные отношения: Пушкин любил своего первого директора, Малиновского, который и создал лицейский братский круг. А Энгельгардт очень старался «приручить» учеников, да Пушкин ему, видно, не поверил…

Петербургский период (июнь 1817 – май 1820).

9 июня 1817 года в Лицее был выпускной акт. Для него сочинили гимн (Пушкин не стал писать слова Энгельгардту – написал Дельвиг), заказали чугунные кольца. Те, кто лучше учились, получили 9 класс, те, кто хуже (и Пушкин) – 10-й. Приписали его служить к министерству иностранных дел и отпустили в отпуск на все лето. Он уехал в Михайловское, потом вернулся в Петербург. Считают, что на службе он только числился, однако сам Пушкин до конца жизни считал себя причастным к дипломатии и очень интересовался внешней политикой России. Про это время положено знать:

– что многие его друзья (в первую очередь Пущин) вступили в тайное общество, а Пушкина не взяли: сочли легкомысленным и ненадежным (один Пущин подумал, что его бы надо поберечь);

– что сам он познакомился кое с какой вольнолюбивой молодежью и даже входил в кружок «Зеленая лампа», за которым присматривал «Союз благоденствия»: это Николай Тургенев, Никита Муравьев, Федор Глинка, Никита Всеволожский;

– что в это время он писал самые резкие политические стихи, навеянные разговорами в компании молодых заговорщиков: «Вольность», «Деревню», «К Чаадаеву»;

– что эти стихи дошли до правительства (см. историю с жандармом и Никитой Козловым).

История ареста драматична. 1. Граф Милорадович спросил Пушкина о стихах, тот попросил тетрадь и честно (ну, может, и не совсем) записал туда все, что сочинил сам (чтобы чужого на него «не вешали»). Милорадович оценил его благородство и обещал прощение, но не тут-то было. Царь заартачился, хотел сослать на Соловки (уж больно злые эпиграммы писались лично на него). Защитил Жуковский – выторговал ссылку (то есть перевод по службе) на юг. И надо ж было Кюхельбекеру во время злосчастного восстания убить именно Милорадовича – честного и благородного человека, героя 1812 года, генерал-губернатора Петербурга, пытавшегося образумить бунтовщиков. Можно вспомнить еще злобную сплетню, распущенную кем-то, будто бы у Милорадовича Пушкина высекли для вразумления. Причем тот, кто распускал сплетню, задумал очень злобную и ловкую интригу: все полагали, что автор сплетни –  «тот самый» Федор Толстой-американец, который на дуэлях убивал без сожаления. Пушкин и жаждал его вызвать, но не смог: его услали на юг на несколько лет (и тем спасли жизнь). Позже они с Толстым встретились относительно спокойно, разобрались в этом деле и помирились. Ф.Т. был шафером у Пушкина на свадьбе.

Последнее, что надо тут сказать: стихи остаются по большей части ученическими. Балладу, например, он захотел освоить – пришел с палкой к Павлу Катенину: побей, мол, но выучи. Однако мелькает в них все больше по-пушкински сильных строк и попадаются уже шедевры вроде «К Чаадаеву».

Вообще о том юном разгуле и празднике жизни Пушкин потом и сожалел, и вспоминал без радости: «Минувших лет угасшее веселье Мне тяжело, как смутное похмелье…».

Закончился же этот период состязанием с Жуковским в написании поэмы-сказки. Летом 1820 года, когда автора уже не было в Петербурге, вышла «Руслан и Людмила», и Жуковский признал поражение. О ней начали спорить (чересчур простонародна), но Пушкин все это видел уже издалека.

Южная ссылка (май 1820 – август 1824). Кишинев – Одесса. Романтизм.

Тут много разных историй и людей.

1. Дорога и Раевские. Ехал А.С. сначала в Екатеринослав, в ставку генерала Инзова, к которому его и откомандировали. В дороге заболел, сидел на постоялом дворе с температурой, кружкой лимонаду, горящей свечой и кучей бумаг… Вот в таком виде его нашло семейство генерала Раевского, которое ехало «в отпуск». Пушкин был приятелем младшего сына – Николая (вспомнить историю про двух сыновей, якобы взятых отцом в атаку). А ехал генерал с женой, тремя дочками, англичанкой-гувернанткой и проч. Старшего сына, Александра вроде бы с ними не было, он появится в истории позже. Пушкина весело прихватили, стали лечить и опекать. Барышни читали по-английски и увлекались Байроном. Пушкина тоже научили Байрону и языку. Разыскали Инзова, отпросили у него Пушкина и два месяца возили его по Крыму и Кавказу… До сих пор спорят, в которую из дочек Пушкин влюбился: в старшую, Екатерину (ее скоро выдали замуж за Орлова) или в младшую – Марию (ее выдали за Волконского, и она проследовала в Сибирь); про бег от волн вспоминала именно она… Подробности поездки – в письмах брату Льву за 1820 год. Кстати, очень интересных и «художественных».

Всегда отмечают, что по дороге в Гурзуф (Крым) Пушкин написал элегию «Погасло дневное светило…», и с этого начался его романтизм. Можно ее тут почитать, увидеть, как автор прощается с бурной петербургской юностью и как выстраивает свое первое «двоемирие».

2. Кишинев (21 сентября 1820 – 2 июля 1823). Добрый генерал Инзов – пожилой одинокий человек, с радостью держал Пушкина при себе, кормил обедами, предоставил свою библиотеку… Пушкин и здесь особо не служил. То несколько дней бродил с цыганским табором, то задирал молдавскую знать, то подался в масоны и вступил в ложу «Овидий», про которую сам потом сказал, что именно из-за нее запретили потом все ложи в России. Это самый тяжкий в смысле духовном и кощунственный период его жизни: именно там написана злосчастная «Гавриилиада».  Время было полно тревоги и предчувствий: революция в Испании, революция в Неаполе, греческое восстание, бунты у нас в военных поселениях. Заговорщики ждали, что Александр I двинет войска на помощь греками (а их потом хотели повернуть против своей столицы), но император не рискнул, и греков жестко подавили. Часть из них бежала в Россию и стала искать убежища и покровительства у русских вельмож. Пушкин видел этих людей, и они сильно поспособствовали его историческому взрослению и трезвению. Он-то их воображал романтически-байроническими героями, а увидел оборванцев и попрошаек, открыто заискивавших перед нашими «тузами»… Кроме того, свободе не удавалось отстоять позиций: она оказалась «веселым призраком», как Пушкин скажет в «Кавказском пленнике» (его бы надо прочитать, но проходить – ни в коем случае: это первый набросок к «Евгению Онегину», стоит его копнуть – такие сложности полезут…). Но пока этот призрак еще не рассеялся, он дразнил и манил.

Заговор тоже зрел, так сказать. В Кишиневе бывали члены тайных обществ (всегда говорят о «первом декабристе» В.Ф. Раевском, которого арестовали еще до всякого восстания, как раз тогда, когда Пушкин был в Кишиневе). Один раз Пушкин угодил на съезд «южан»: родственники Инзова, Давыдовы, пригласили его погостить у них в имении Каменка, а там собрались и Якушкин, и Пестель, и другие… Пушкина, который чуял заговор, разыграли: сначала вроде бы «позвали» в общество, потом сказали, будто никакого общества не существует. Тот чуть не в слезы…

Тем временем пишутся романтические поэмы: «Кавказский пленник», «Братья –разбойники», начинается «Бахчисарайский фонтан». Поэмы издаются и имеют грандиозный успех (никогда больше такого не было – Пушкин своих читателей очень скоро перерос, а они решили, что у него угас талант). Успех был к тому же и материальный: у Пушкина впервые появились серьезные деньги (первый сборник своих стихов он  проиграл в карты Никите Всеволожскому…). В Кишиневе ему скучно и тесно, несмотря на то, что там к нему относятся, можно сказать, по-родственному. Доброжелатели добиваются его перевода в Одессу, «чиновником канцелярии новороссийского генерал-губернатора гр. Воронцова».

3. Одесса (июль 1823 – 1 августа 1824). Короткое, но, видимо, какое-то главное время в жизни, кусок, оставленный им «для себя» («Онегин» потрясающе кончается этой нерассказанной историей: «Итак, я жил тогда в Одессе…»). И что там на самом деле происходило, мы никогда в точности не узнаем – кроме того, что хорошо работалось… Можно только перечислить главные сюжеты.

– Граф Воронцов (Михаил Семенович) и Пушкин. Роковая ошибка тех, кто хлопотал: Воронцов считался просвещенным европейцем, и думали, что с ним будет легко. Он вырос в Англии (отец – посол, оригинал: выучил сына ремеслу сапожника, чтобы тот не пропал в случае революции), однако у него за обедом (куда Пушкина звали не так уж часто) носили блюда «по чинам». И он видел великого поэта всего лишь мелким чиновником в своей канцелярии. А Пушкин себя чиновником вообще не считал, а жалованье полагал чем-то вроде «арестантского содержания». Жить же рассчитывал на гонорары и свирепел, когда его отвлекали от дела и принуждали «служить». Саранча. Злая эпиграмма «Полумилорд, полукупец…»

– Кстати, про гонорары. Тут ему пришлось еще с братом Львом разбираться, который присланные для издания стихи читал в гостиных, поднимая себе цену и подрывая брату всю коммерцию. Заодно вспомнить, что учился Левушка в Благородном пансионе при Лицее. Там А.С. навещал его буквально каждый день, пока был рядом. А Кюхельбекер там преподавал. Потом А.С. сослали, Кюхлю выгнали, Левушка стал выражать протест, и его тоже выгнали… Потом он стал служить. Дружил с хорошими людьми: П.В. Нащокин, между прочим, его приятель. Опять же – Миша Глинка и С.А. Соболевский – собиратель архивов и биографий.

– История про трех красавиц: Елизавету Ксаверьевну Воронцову (графиню), Амалию Ризнич («негоциантку молодую») и Каролину Собаньску. А заодно про Александра Раевского и Адама Мицкевича. Графиня изображается как ангел во плоти, и в нее влюблены все вокруг. Муж, разумеется, этим нисколько не доволен. А Раевский каким-то хитрым образом перевел недовольство мужа на Пушкина, отведя его от себя, и тем ухудшил пушкинское положение. Недаром Пушкин ему посвятил стихотворение «Демон». Впрочем, о нем известно и хорошее. Во-первых, был у него знаменитый разговор с Николаем I после восстания. Ник. Ему якобы сказал: «Я знаю, что вы не принадлежите к тайному обществу; но имея родных и знакомых там, вы все знали и не уведомили правительство; где же ваша присяга?» На что Раевский отвечал: «Государь! Честь дороже присяги; нарушив первую, человек не может существовать, тогда как без второй он может обойтись еще». А во-вторых, когда в его имении случился какой-то мор, он сам ухаживал за заболевшими крестьянами. Вот такой «демон»… На Пушкина он произвел огромное впечатление и имел большое влияние – отчасти и в делах религиозных, за которые, опять же, поплатился Пушкин, а Раевский вышел сухим из воды.

Про любовь к Е.К.В. обычно пишут, что была она долгой и глубокой, и отзвуки ее еще много лет слышны в лирике («Храни меня, мой талисман…»). Но это тайна так и осталась тайной по большому счету.

– История про Каролину Собаньску (Ржевусскую) сама по себе роман. Эта польская красавица-авантюристка в то время была сотрудницей отечественной охранки и, находясь в Одессе, шпионила за двумя опальными поэтами: за Мицкевичем и за Пушкиным. И оба были влюблены в нее. Стихи, посвященные К.С. (написаны, можно сказать, накануне собственной свадьбы), куда сильнее и пронзительнее (имхо), чем «Чудное мгновенье» и те, что более или менее связаны с Воронцовой. Это «Что в имени тебе моем?» А дама очень колоритная. Она делала свою карьеру самыми разными способами. Из бедной семьи вышла замуж за пожилого, но богатого полковника и несколько лет изображала из себя набожную католичку… Решила, что это бесперспективно, – сбежала с агентом охранки и сама занялась «агентурной работой». После сложных приключений оказалась во Франции, вышла замуж за вполне благополучного аристократа и завела себе салон в Париже (венец карьеры для любой красавицы). И долго там сверкала. Ее сестра (Эвелина Ганская) тем временем кружила голову Бальзаку (он считал ее «тридцатилетней кокеткой», а кокетке тем временем было уже лет 50). Умирая, Каролина открыла мужу страшную тайну, что ей не 80 лет (с чем-то), а все 90 – тоже с чем-то…

– Амалия Ризнич явно была попроще… Но она вернулась на родину, в Италию, и там скоропостижно умерла, чем потрясла Пушкина до глубины души («Для берегов отчизны дальней…»). И стихи к ней тоже говорят о нешуточных каких-то страстях.

– Между прочим, в Одессе он прожил всего-то год. И ездил на берег моря слушать шум волн, чем приводил в недоумение извозчиков. Закончил «Бахчисарайский фонтан» и начал писать «Онегина».

Кстати, где-нибудь здесь надо почитать отрывки из «Путешествия Онегина», связанные с Одессой.

– Скандалы с Воронцовым и вообще шаткое и опасное положение так ему надоели, что он задумал сбежать из России в Константинополь. В этом дерзком плане приняла участие четвертая красавица – Вера Федоровна Вяземская, княгиня, жена старшего друга А.С. князя Петра Андреевича Вяземского. Она приехала в Одессу «на курорт» с двумя детьми и с азартом включилась в организацию авантюры. О том, почему из замысла ничего не вышло, Пушкин глухо пишет в стихотворении «К морю»: «Могучей страстью очарован, у берегов остался я».

– Способ, которым Воронцов избавился от Пушкина, показывает его трезвый, ясный ум. Ни о каких страстях, ни даже о скандальной саранче речи не было (ничего личного). Просто переписку Пушкина стали читать, нашли неосторожную реплику о том, что он познакомился с каким-то англичанином-«афеем» (атеистом), который пишет грандиозный труд в защиту своего мировоззрения, и что мол система эта неутешительная, но, к сожалению, выглядит убедительной. При этом Пушкин даже замечает, что это единственный умный «афей», которого он встретил. Но его самого тут же обвинили в атеизме, уволили со службы и отправили в Михайловское, под двойной надзор: полицейский и «духовный» (который возложили на настоятеля Святогорского монастыря).

– Возникает вопрос: за что? Почему такая ненависть? Ужас перед силой и обаянием его живого слова? Наверно, да…

Наверно, под конец надо бы прочитать и разобрать (прокомментировать) стихотворение «К морю». Оно написано уже в Михайловском и подводит итоги предыдущего периода жизни: это было время романтизма и ожидания свободы внешней. Остается же теперь только внутренняя свобода и родство с морской стихией…

Другой итог южного периода – поэма «Цыганы», которая тоже заканчивалась в Михайловском: романтический сюжет и реалистическое осмысление главного героя. Тот, кто вырос в несвободном мире, несет несвободу в себе самом.

Михайловское (9 августа 1824 – 5 (?) сентября 1826). Реализм.

Сначала про внешние обстоятельства водворения в Михайловское. Это больше не перевод по службе – Пушкин теперь «исключенный из службы коллежский секретарь». Отправлен в свое имение под двойной надзор: светский и духовный. Светский осуществляла (наезжая по временам) жандармская служба. Власти хотели, чтобы за Пушкиным присматривал кто-нибудь из местных дворян, но не один А.Н. Раевский считал, что без чести дворянину жить невозможно, – никто не взялся. Хотя все равно эта идея стоила Пушкину крупной неприятности – ссоры с отцом (на которого особенно хотели возложить эту обязанность). Вся семья проводила там лето, когда привезли опального сына. А.С. вроде бы поверил, будто отец взялся за ним шпионить, ругался и «махал руками». Отец очень оскорбился «маханием руками» (подозрением, наверно, тоже) и увез семью, оставив А.С. на попечение няни. Похоже, что отец оскорбился и демонстративно уехал, якобы боясь за свою жизнь (во как!), чтобы у властей не было охоты настаивать на своем наглом предложении.

Дворня же, наоборот, встретила А.С. с большой любовью (о чем он написал Вяземскому), особенно няня. «Вообрази, что 70-ти лет она выучила наизусть новую молитву о умилении сердца владыки и укрощении духа его свирепости, молитву, вероятно, сочиненную при царе Иване».

Духовный присмотр осуществлял игумен Святогорского монастыря Иона. Он отнесся к делу мудро и просто, как-то очень патриархально и писал: «Пушкин никаких песень не поет и никаких песень им в народ не выпущено, он ни во что не вмешивается и живет, как красная девка». Ради надзора Пушкин все время держит на столе Библию и читает ее (во французском переводе), что никому не вредно.

Насчет пения игумен был не совсем прав. Пушкин любил бывать на ярмарке и даже пел там Лазаря со слепыми. Про вид его тоже можно сказать: соломенная шляпа, красная рубаха, железная трость, бакенбарды, похожие на бороду, предлинные ногти, которым он чистил апельсины…

Ближе, чем игумен, был Пушкину приходской священник соседнего села отец Ларион Раевский (за что-то прозванный «поп Шкода»). Есть очень теплые воспоминания его дочери (тогда маленькой девчушки), как А.С. приходил к ним разговаривать, как они спорили, ссорились, мирились… Возможно, этот поп потихоньку сумел донести то важное, что вовремя не донесли ни дома, ни в Лицее.

Кроме того, есть общество в соседнем Тригорском. Там живет Прасковья Александровна Осипова (в первом браке – Вульф) и ее семья. Сын Алексей Вульф – дерптский студент, приятель Языкова, Анна и Евпраксия (Зизи) Вульф – дети от первого брака; Александра (Алина) Вульф – падчерица П.А. Кроме того, кузины и племянницы, одна из которых – Анна Петровна Керн. В послании к Вульфу Пушкин изображает жизнь «в Троегорском до зари и в Михайловском до света»:

Мы же то смертельно пьяны,

То мертвецки влюблены.

Сама Прасковья Александровна дама весьма колоритная: ее муж занимался детьми и варил варенье в шлафроке, жена тем временем занималась лошадьми и изучала римскую историю.

Занятия в Михайловском. Тут оформляется интерес к истории. По просьбе А.С. ему возами присылают книги. Он снова перечитывает «Историю» Карамзина, заглядывает в архивы Святогорского монастыря, читает хроники Шекспира и задумывает написать свои, отечественные хроники. Вообще народное (в том числе – православное) видение мира он осваивает именно в Михайловском. В результате появляется «Борис Годунов», кроме того, продолжается «Евгений Онегин». В 1825 году выходит первое Собрание стихотворений, издатель – Петр Александрович Плетнев (он им и останется до конца). Реализм окончательно складывается и начинает искать для себя формы.

Гости: Дельвиг, Пущин и Горчаков, неподалеку навещавший свою родню (которому не понравилось в «Годунове», что народ изображает слезы, размазывая слюни, – очень просил слюни убрать).

Попытки выбраться. Пушкин надеялся попасть в Дерпт и оттуда удрать в Германию. У него было два плана. Первый – хулиганско-романтический: выдать себя за слугу А. Вульфа, когда тот будет возвращаться в Дерпт. Не сложилось. Второй – медицинский. А.С. обнаружил у себя на ноге аневризму и стал хлопотать через Жуковского, чтобы его выпустили в Дерпт сделать операцию. Ему велели лечиться в Пскове, на что А.С. ответил, что, мол, жить еще не надоело – оперироваться в Пскове. Потом эта аневризма почему-то больше не упоминается…

Таинственные попытки уйти куда-то накануне декабрьского восстания. Возвращение «из-за плохих примет» (заяц, поп). Сожженные в очередной раз бумаги.

5 сентября 1826 года явился фельдъегерь и увез Пушкина в Москву. Есть воспоминания одной из Осиповых о том, как они узнали от няни об этом событии: «На этот раз она прибежала вся запыхавшись; седые волосы ее беспорядочными космами спадали на лицо и плечи; бедная няня плакала навзрыд. Из расспросов ее оказалось<…> Пушкин успел только взять деньги, накинуть шинель, и через полчаса его уже не было. «Что ж, взял этот офицер какие-нибудь бумаги с собой?» – спрашивали мы няню. «Нет, родимые, никаких бумаг не взял и ничего в доме не ворошил; после только я сама кой-что поуничтожила». «Что такое?» – «Да сыр этот проклятый, что А.С. кушать любил, а я так терпеть его не могу, и дух от него, от сыра-то этого немецкого, такой скверный».

Потом, когда все утряслось, друзья Пушкина волновались, как няня перенесет эту разлуку. Она писала: «Приезжай, мой ангел, в Михайловское, всех лошадей на дорогу выставлю… Я вас буду ожидать и молить Бога, чтобы Он дал нам свидеться… Прощайте, мой батюшка Александр Сергеевич. За ваше здоровье я просвиру вынула и молебен отслужила, поживи, дружочек, хорошенько, самому слюбится» (6 марта 1827). Может быть, это нянин ответ на «Дар напрасный, дар случайный…»? Она-то это настроение видела вживую.

Бездомные годы (сентябрь 1826 – сентябрь 1830)

8 сентября 1826 фельдъегерь привез Пушкина императору в Москву (там была коронация), они говорили без свидетелей. Пушкин признал, что, если бы не ссылка, был бы и он с друзьями на Сенатской площади (главное – с друзьями, потому что он уже совсем иначе понимает то, как делается история). Николай бросает дежурному генералу, что говорил «с умнейшим мужем России». И вроде бы взялся лично быть цензором. На деле цензура вышла двойная: и царская, и общая. Да еще постоянный присмотр Бенкендорфа: ни шагу нельзя без разрешения ступить. Царь пытается приручить поэта (по расчету), Пушкин пытается сначала воспитывать царя: пишет ему «Стансы» (где воспевает в основном не Николая, а Петра: «То академик, то герой…» – чтобы намекнуть, с кого надо брать пример). И искренне старается думать о нем хорошо, но надолго их обоих не хватает. Зачем было царю запрещать «Бориса Годунова»? И ладно бы из политических соображений, а то потребовал переделать в роман в стиле В. Скотта…

«Годунова» Пушкин читал по московским гостиным с огромным успехом. И вообще жизнь у него пошла лихорадочно-светская, в вечных разъездах, подолгу – в гостях и совсем без дома. То Москва, то Петербург, то Михайловское, то Малинники (имение родичей Вульфов-Осиповых в Тверской губернии). То цыгане, то карты, то балы… На балах А.С. уже не просто развлекался, а стал присматривать невесту, но как-то все не складывалось. Влюбился было в Оленину – она вышла замуж за перспективного офицера. Завел яркий роман с Елизаветой Николаевной Ушаковой – тут она не дождалась предложения…

На балу у Йогеля (см. «Война и мир») увидел маленькую Гончарову – и начались страдания со сватовством. Суть дела вкратце: Гончаровы (что видно по фамилии) не знать, они из купцов, дворянство их недавнее. Но и небогаты. В то же время Н.Н. – красавица редкостная, хотя и бесприданница. И матушка надеялась найти ей жениха «с деньгами да с чинами», более «перспективного», чем опальный поэт, не первой молодости и тоже небогатый, хотя и из «хорошего», старинного дворянства. С А.С. она даже справку потребовала о том, что его не собираются больше ссылать (от Бенкендорфа). Пушкин был в ярости, но все-таки не отступился.

Во время всех этих мытарств писалось ему трудно. За это время создана одна большая вещь – «Полтава» (1828).

В марте 1829 года А.С. сделал первое предложение (с неопределенным результатом) и уехал с горя на Кавказ (подышать воздухом свободы, повидаться с теми, кто был сослан в действующую армию, посмотреть на войну). Разрешения у Бенкендорфа не спросил, за что потом получил выговор. В сентябре вернулся. 6 мая 1830 все-таки состоялась помолвка. Свадьба опять отложилась: надо было ехать в Болдино и разбираться, какая часть имения принадлежит отцу с матерью, какая – сестре с мужем, а что – братьям. Отец не собрался этим заняться, пришлось самому.

Болдинская осень 1830 (3 сентября – 27 ноября)

За три месяца Пушкин написал, наверно, столько же шедевров, сколько за всю жизнь. Очевидная причина – холера. Сам он оказался заперт карантинами со всех сторон. А холера тем временем добралась до Москвы, и жизнь невесты оказалась чуть ли не в большей опасности, чем его собственная. Каждый день мог стать последним. А.С. считал, что главное средство против холеры – кураж, смелость, бодрость духа. Увещевал крестьян с амвона (по просьбе властей), что наказание ниспослано за недоимки (или только должен был увещевать). И писал без передышки: «Маленькие трагедии», «Повести Белкина», «Сказки» (не все). Прямо циклами, причем циклы связаны внутренней проблематикой – стоит копнуть, и видишь. Закончил «Евгения Онегина» (хотя потом еще пытался сделать 10-ю г