блоги

М.Ю. Лермонтов (1814 – 1841). Биографический очерк

Лермонтов родился в Москве, хотя вскоре был увезен в Тарханы. Отец – Юрий Петрович Лермонтов, капитан в отставке, образованный, блестящий, бедный. Имел одну небольшую деревеньку, которую делил с сестрами. Мать – Мария Михайловна, урожденная Арсеньева; совсем молоденькая, лет 19, слабого здоровья, из богатой и очень несчастной семьи. Бабушка по матери, Елизавета Алексеевна Арсеньева, была вдовой, чей муж сначала вполне демонстративно завел роман с помещицей-соседкой, а потом покончил с собой (принял яд) буквально на глазах жены и дочери. Мать Лермонтова умерла, когда ему было около 2-х лет. Ее семейная жизнь тоже шла невесело, она часто плакала и часами сидела за инструментом и играла, держа на руках сына. Он потом все пытался припомнить ее: «Я помню песню, которую пела покойная мать. От нее я плакал…» Лермонтов был уверен, что если бы услышал снова эту песню, то вспомнил бы ее. Наверно, про это его «Ангел» («По небу полуночи…»). После смерти матери был заключен злосчастный договор между бабкой и отцом: ребенок остается с бабкой, и она вручает ему все имение и использует для него все связи своего семейства – а она по рождению Столыпина (ни много ни мало). Если отец пытается увидеться с сыном и привлечь его «на свою сторону», сын лишается бабкиного наследства и всех блестящих возможностей. Отец согласился.

Кстати, сначала ребенка надо было просто выходить, чтобы он выжил. У него, как полагают, страшно болели суставы, так что он и ходить-то не мог. Его несколько раз (1818, 1820, 1825) возили на Кавказ, к целебным источникам, и по дороге вносили в карету и выносили из нее на руках. И ведь вылечили, он потом воевал на том же Кавказе… Впечатления от гор и всей роскошной природы ложатся очень глубоко в его сознание.

Дома у Лермонтова была гувернантка-немка и француз – сержант наполеоновской  армии. В 1827 году привозят учить в Москву. Готовят немного, английскому учат и отдают в 4-й класс Московского университетского благородного пансиона. Когда-то это была лучшая школа в России, там читали книги, писали стихи и очень трепетно дружили (во времена Жуковского). Да и Лермонтову там поначалу нравилось. В 1830 году пансион посетил лично Николай I и был взбешен. Явился он на перемене, попал в детский гвалт, а главное, его, видите ли, не узнали и не вытянулись по струнке. Пансион переделали в гимназию и стали учить все больше по Скалозубу. Лермонтов ушел доучиваться домой. Но ему и дальше не везло: все хорошее буквально ускользало из рук, манило и исчезало. Школу разгромили – ладно. Зато вдруг познакомили сына с отцом. Не успело перегореть в душе горестное недоумение (зачем надо было разлучать родных людей?), как отец, не успев стать близким (если это было возможно), умер. И в университет Леромнтов поступает в несчастном 1830 году, когда в центральную Россию пришла холера. Занятий почти не было, друзей среди студентов он тоже не завел, держась надменно и дерзко. Между прочим, однокурсник Герцена, гораздо более легкого и жизнерадостного, но ведь вполне «равного» по уму и развитию… Не встретились. Лермонтов решил перебраться в Петербургский университет, ему не зачли этот неполный год, предложили снова идти на первый курс. А у поэта с детства внутренние часы твердили, что времени нет, ждать некогда (кто-то вспоминал: он лет в 10 плакал оттого, что не мог писать, как Пушкин, которому было уже 25). И вот он убедил бабушку, что незачем «терять» год – надо учиться в другом месте. И в 1832 году поступил в Школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров. Два года выпали из жизни. Все, что он написал непристойного (в стихах), написано именно в это время для своих сотоварищей – применительно к их вкусам и интеллектуальному уровню. Подозреваю, что со злости и досады на то, что сам себя загнал в эту военную среду. И бросить уже не получалось: бабушка поверила в то, что он будет служить и делать карьеру. А предъявить ближним и миру свое истинное лицо и дар все еще не получается – нет еще шедевров, рано… Только в 1835 он опубликует в «Библиотеке для чтения» «Хаджи Абрека» – это то, что он потихоньку писал для себя.

Тем временем еще одна потеря, причем тут уже некого винить, кроме себя самого. Много лет знал Вареньку Лопухину, видимо, глубоко любил (причем взаимно), но как-то не удосужился хотя бы объясниться. В 1835 Варенька вышла замуж…

В 1834 учеба закончилась, и Лермонтов начинает служить в лейб-гвардии гусарском полку, который стоял (как мы должны бы помнить) в Царском Селе. Служба, светская жизнь (интриги и гадости, причем взаимные – с кем поведешься…), стихи исподтишка… Лермонтов наблюдает светскую жизнь, отчасти варится в ней, потом уезжает на всю зиму (1835/36) в Тарханы. Общество, которому он принадлежал, на фоне пушкинского круга выглядит мелко и убого. То ли Лермонтов не мог вырваться из традиционного семейственного круга, то ли свет очень обмельчал…

Потом убили Пушкина. Опять Лермонтов опоздал. Он вполне мог с Пушкиным познакомиться (и кажется теперь, что стало бы ему гораздо легче на этом свете: Пушкин ведь мудрый и добрый), но хотел явиться пред светлые очи уже с готовыми шедеврами. Не успел. О подробностях дуэли и последних дней узнавал у Арендта, потому что сам в это время болел, и ему вызывали лучшего врача. Бабушкино окружение только что не злорадствовало открыто: все были против Пушкина. Лермонтова особенно взбесили реплики какого-то сановитого старичка, и он к своей элегии «Смерть поэта» приписал последние 16 строк. Обычно считают, что тем самым и себе подписал смертный приговор. Современники оценили резонанс от смерти поэта так: «Навряд ли когда-нибудь еще в России стихи производили такое громадное и повсеместное впечатление» (В.В. Стасов). «Смерть Пушкина возвестила России о появлении нового поэта – Лермонтова» (В.А. Соллогуб). Стихи разошлись по России в тысячах списков. К пушкинскому кругу Лермонтов так и не пробился (Жуковский, Вяземский, Плетнев), но его «Бородино» печатает именно «Современник» (написано в 1836 – нач. 1837 г.).

Распространил эти стихи по Петербургу молодой чиновник С.А. Раевский, человек менее заметный, чем их автор. Раевского сослали (переводом по службе) в Олонецкую губернию, Лермонтова из Царскосельских гусар перевели в Нижегородский драгунский полк – на Кавказ, в действующую армию. 1837 (начиная с марта) проходит в странствиях «то на перекладной, то верхом». От Петербурга до Тифлиса, от Кизляра до Тамани. В дороге он простудился и по старой памяти почти все лето лечился на минеральных водах. Познакомился с доктором Н.В. Майером – прототипом доктора Вернера. Встретился там с Белинским, но они друг другу не понравились и разругались. Долечился до начала сентября, поехал в Тамань, чтобы оттуда перебраться в Геленджик, но получил приказ ехать в Закавказье, в свой Нижегородский драгунский полк, который стоял недалеко от Тифлиса.

Похоже, что ему вообще-то на Кавказе нравилось. Он много рисовал, много задумал и писал. И общество там было совсем другое. Простые «Максим Максимычи», с которыми не надо было интриговать и выкобениваться; ссыльные декабристы («богатыри, не вы»), из которых Лермонтов особенно подружился с А.И. Одоевским («Я знал его: мы странствовали с ним…»), образованная элита Грузии и Азербайджана – поэты, писатели, музыканты. Кстати, все его кавказские приятели вспоминали о нем очень тепло и в один голос называли простым, чутким, добрым, приятным человеком. Светские же приятели считали его желчным, злым, надменным и язвительным типом. Вероятно, правы и те, и другие…

Лермонтов начал учить азербайджанский язык (который «в Азии необходим, как в Европе французский»). В свой Нижегородский полк приехал он поздно, повоевать ему особенно не удалось: в связи с тем, что в то лето войска на Кавказе инспектировал сам Николай I, отменили осеннюю экспедицию против горцев. Но хоть он и «слышал только два-три выстрела», зато «странствовал, одетый по-черкесски, с ружьем за плечами; ночевал в чистом поле, засыпал под крик шакалов». Настроился поехать в Персию, в Мекку, в Хивинский поход с Перовским. Но не дали. Нижегородский драгунский полк Николаю понравился, бабушка воспользовалась моментом и перевела внука в Гродненский гусарский (по профилю!), который стоял недалеко от Новгорода и очень далеко от злых черкесов. Но и там Лермонтов пробыл недолго: бабушка еще похлопотала, и его перевели обратно в Царскосельский гусарский.

Такие хлопоты нельзя не оценить и отплатить за них неблагодарностью – взять да выйти в отставку. А надо было! К тому же в это время уже стало очевидно, что Лермонтов никакой не гусар, а профессиональный литератор. Он много печатается в «Отечественных записках» Краевского. «Песня про купца» (1838) всем показала наконец, чего он стоил на самом деле. Лермонтову не хочется служить, хочется издавать журнал, дописывать «Героя нашего времени», «Демона» и проч. Но он терпит – ради бабушки (ну почему никто не шепнул этой бабушке, чем кончится его «карьера»? Ведь она могла бы вывезти внука куда-нибудь подальше, за границу).

Тем временем Лермонтов наконец познакомился с литературными кругами: с Жуковским, с Соллогубом, семьей покойного Карамзина. Кроме того, находит он себе теперь и настоящих друзей, причем немало: они составляют «кружок 16-ти». О нем известно, что он собирался зимой 1839-40 года, что входили в него молодые офицеры и студенты. По свидетельству современника, «каждую ночь, возвращаясь из театра, или после бала, они собирались то у одного, то у другого. Там после скромного ужина, куря свои сигары, они рассказывали друг другу о событиях дня, болтали обо всем и все обсуждали с полнейшей непринужденностью и свободою, как будто бы III Отделения собственной его императорского величества канцелярии вовсе и не существовало». О чем там говорили – неизвестно: в этом кружке действительно не было ни одного стукача.

Однако этим кружком он не ограничился, пустился в «большой свет», где на него была мода и где ему не простили «Смерть поэта».  Особенно не полюбили Лермонтова жена министра иностранных дел Нессельроде (она и Пушкина особенно не любила) и Бенкендорф – по долгу службы, вероятно, а чуть позже – великая княжна Мария Николаевна, да и сам император. Что за скандал между ними вышел – неизвестно: уж очень основательно его замяли. Глухо упоминается бал-маскарад 1 января 1840 года («Как часто, пестрою толпою окружен…»). Герцен рассказывает историю о том, что якобы Лермонтов не подыграл императору в его любимом развлечении: уставиться в глаза подчиненному и привести в замешательство. Якобы император гордился тем, что никто (кроме дочки, той самой Марии Николаевны) не мог выдержать его взгляд, но перед Лермонтовым сам спасовал. Про тяжелый взгляд Лермонтова писали многие, только на бале вроде бы рыдала княжна… В общем, темное дело. Но личная неприязнь императора в отношении Лермонтова ни у кого не вызывала сомнений. Поводом для репрессий стала дуэль. Опять с сыном посланника – на этот раз с родным сыном французского посла Эрнестом де Барантом. Стравили их какие-то «доброжелатели», которые нашли и подсунули Баранту старую эпиграмму Лермонтова, выдав ее за свежий личный выпад. Кроме того, Барант ухаживал за кн. Щербатовой, а она отдавала предпочтение Лермонтову… В общем, 16 февраля 1840 года на балу у графини Лаваль произошло столкновение, 18 февраля за Черной речкой, в Парголово произошла дуэль. Сначала дрались на шпагах, но у Лермонтова после первого выпада переломился конец шпаги; перешли на пистолеты. Барант выстрелил и промахнулся, Лермонтов выстрелил в сторону. На этом противники разъехались. На том бы все и кончилось, но те же «доброжелатели», донесли, куда следует, Лермонтова арестовали, посадили на гауптвахту (там его посещал Белинский, и они наконец нашли общий язык). А вот Баранта «не успели» допросить, как он убрался за границу. Лермонтова же «по высочайшему повелению» перевели в армейский Тенгинский полк, стоявший на Кавказе, на побережье Черного моря, где шли опасные и напряженные бои с горцами.

Ехал он туда долго. Почти весь май провел в Москве, даже поучаствовал в обеде по случаю именин Гоголя в саду у Погодина. Читал гостям отрывки «Мцыри» наизусть. Поехал дальше и к 10 июня прибыл в Ставрополь, к своему главному начальнику П.Х. Граббе, который командовал Кавказской линией. Тот был человеком либеральным, а главное, просвещенным и не стал отправлять поэта на побережье, где было опаснее всего. Но взамен предложил ему поучаствовать в авантюре – в конном рейде по чеченским тылам. Именно тогда случилось сражение у речки Валери?к, достаточно кровопролитное.

Тем временем до публики дошли два его издания, которые показывали истинную силу и ценность этого дара. Еще до дуэли и ссылки вышел полностью «Герой нашего времени», а во время летней кампании появился сборник «Стихотворения М. Лермонтова». Туда вошло всего 26 стихотворений и две поэмы («Песня про купца…» и «Мцыри»). Все остальное он счел незрелым или недоделанным. Иначе говоря, издал только шедевры.

В начале 1841 года удалось получить отпуск. Приехал в Петербург, хлопотал об отставке – не дали. Общался с литераторами и журналистами и раздражал правителей. В конце концов Бенкендорф вызвал его в Военно-морское министерство (10 апреля) и предложил в 48 часов убраться в свой полк. 12 апреля у Карамзиных ему устроили прощальный вечер. Лермонтов был невесел и прямо говорил, что посылают его на верную и скорую смерть. В дороге писал стихи: «Листок», «Выхожу один я на дорогу…», еще несколько. Ехал не один, а с другом и родственником А.А. Столыпиным (Монго). Ехали через Москву – там немного задержались. Приехав на Кавказ, свернули в Пятигорск, и Лермонтов выхлопотал разрешение остаться на лечение (вопреки строгому приказу ехать в полк и никуда не сворачивать). И тут среди «водяного общества» встретил Мартынова, с которым учился когда-то в военной школе. Стал его изводить насмешками – будто нарочно нарывался на дуэль. 13 июля дело дошло до столкновения и вызова (вызвал Мартынов). Лермонтов вроде бы не принимал эту ссору и дуэль всерьез, собирался, «отстрелявшись», попасть на праздник…

15 июля у подножия Машука состоялась дуэль. Секунданты: А.А. Столыпин и А.С Васильчиков – М.П. Глебов, С.В. Трубецкой. Лермонтов предупредил сразу, что будет стрелять в воздух. Пожалуй, дальше процитирую Биобиблиографический словарь: «По условиям дуэли каждый имел право стрелять стоя на месте или подходя к барьеру. Мартынов первый подошел к барьеру. Лермонтов не целился и не собирался стрелять. Мартынов целился так долго, что А.А. Столыпин не выдержал и крикнул: «Стреляйте, или я разведу вас!» Лермонтов был убит наповал. Разразилась гроза с сильным ливнем. Тело Лермонтова несколько часов лежало под дождем. Только поздно вечером удалось раздобыть лошадей и перевезти убитого в домик на окраине Пятигорска… 17 июля Лермонтов был погребен на Пятигорском кладбище при большом стечении народа, без отпевания, так как духовенство не решалось хоронить по христианскому обряду убитого на дуэли. В апреле 1842 года прах Лермонтов был перевезен из Пятигорска в Тарханы и погребен в часовне – фамильном склепе Арсеньевых. Мартынова судили военным судом. При всей строгости закона, запрещавшего дуэли, Николай I определил «майора Мартынова посадить в Киевскую крепость на гауптвахту на 3 месяца и предать церковному покаянию», а секунданты были прощены. Такой мягкий приговор объясняется тем, что известие о гибели Лермонтова было встречено при дворе с глубоким удовлетворением». Протоколы первоначального допроса всех участников были почти сразу изъяты и исчезли, и позже никто из них не рассказал об этой дуэли чего-то самого главного. Обещали рассказать – и тут же один за другим умирали. Темная это история. Был бы еще один поэт в запасе, он бы нашел, что написать об этой смерти. Но нам и так двух гениев подряд послали, а если уж их постарались истребить – так третьего слать уже незачем.

Чего было больше в его поведении: капризов избалованного внука или отчаянного желания прожить все, что отпущено, по своей воле, как живут свободные люди? Бабушка плакала годы напролет, так что у нее перестали подниматься веки…