блоги

Николай Васильевич Гоголь (1809 – 1852)

Биографический очерк

Детство в родительском доме

Родился он в селе Большие Сорочинцы Полтавской губернии. Отец его, местный помещик, – Василий Афанасьевич Гоголь-Яновский, мать звали Марией Ивановной, в семье было еще пятеро детей. Мать была женщиной исключительно строгой, религиозной, вероятно, властной (и сын ее побаивался – ее осуждения и неодобрения). Жили они в селе Васильевка, Диканька там недалеко. Об отце известно, что он сам писал комедии из народной жизни, которые ставились на сцене домашнего (крепостного) театра в имении богатого соседа – помещика Трощинского (у Гоголей было около 400 душ, у Трощинского – около 3 тысяч; отец служил у соседа секретарем, участвовал в постановках – дирижировал, писал декорации). Тяга к театру, таким образом, у Н.В. наследственная.

 Образование

Сначала оно было домашним, потом, в 1818 – 19 гг. Николай Васильевич с младшим братом учились в Полтавском уездном училище (все братья и сестры Н.В. умерли раньше него).

В 1821 году Гоголя определили в Нежинскую (то есть открытую в городе Нежине) гимназию высших наук. Здание выглядит грандиозно, и устраивали это заведение по образцу Царскосельского лицея. Образование там давали пестрое, как водится, с заметным влияние польских схоластических традиций, со склонностью к «правильной» риторике, всяким фигурам речи, что очень заметно в тяжеленных гоголевских ритмах. Его интонации, увы, так до конца и отдавали ораторскими приемами и ухватками. Не обошлось в этой гимназии и без крамолы (связанной с преподаванием естественного права, что случалось часто). Гоголь вынес оттуда страстное желание служить человечеству, быть полезным – горячее, вполне (и до конца) искреннее и в то же время совершенно предсказуемое, просветительское по сути. Первое, что пришло ему в голову, это служба на юридическом поприще – потому что столько беззаконий творится в мире, и где же больше требуется честность и неподкупность, как в суде? Был и еще один замысел…

Начало карьеры.

В 1829 году Гоголь, закончив Нежинскую гимназию, едет в Петербург. Пытается устроиться на службу, что получается не сразу, бедствует. Не отказывается и от тайного плана – стать великим литератором. Для этого он тратит деньги, которые следовало внести как налог на родительское имение, на издание за свой счет романтической  идиллической поэмы «Ганц Кюхельгартен» (под псевдонимом В. Алов). Поэму эту можно почитать в собраниях сочинений – текст сохранился, хотя и чудом. Из тиража уцелели всего около 30 экземпляров, раскупленных разными лицами. Все остальное автор сжег, поскольку критика отозвалась о его произведении без восторга, как о нормальном юном эпигонстве – в лучшем случае. А в худшем высмеяла без пощады.  Кстати, не так уж и плоха эта поэма, но и не особенно интересна. Гоголь воспринял свой провал как катастрофу и от вселенского стыда (как будто всем было известно, что именно его поэма не стала литературным событием) уехал на остаток денег в Германию, а матушке все это объяснил какой-то неземной и несчастной любовью, от которой пришлось лечить нервы (и «признаться»  в которой ему оказалось проще, чем в своем литературном поражении; Набоков, впрочем, считает эту любовь не очень убедительной выдумкой). Матушка, разумеется, разгневалась. Да и подати пришлось собирать по второму разу…

Вернувшись к осени из своей поездки, Гоголь сумел-таки устроиться в одном из департаментов (по своему первому замыслу – приносить пользу человечеству на госслужбе). Сначала это был департамент государственного хозяйства и публичных зданий Министерства внутренних дел, потом  – департамент уделов. Гоголь там долго не продержался. Во-первых, служил он приблизительно в том же чине (и роли), что его будущий А.А. Башмачкин, а много ли пользы может принести честолюбивый молодой человек на таком месте? Во-вторых, кроме служебной скуки, угнетал его промозглый и холодный, одинокий, равнодушный к людям Петербург. Единственное, чем Гоголь скрашивал унылую столичную жизнь, было посещение вечерних занятий в Академии художеств. Рисовать он любил еще со времен Нежинской гимназии (где, кстати, учился к тому же играть на скрипке).  В конце концов (году к 1831) Гоголь службу забросил. Пытался поступить в театр актером – не вышло. На сей раз из-за нервов: вообще-то Гоголь актерствовал великолепно, что угодно мог изобразить, кого угодно – рассмешить. Но всякие официальные экзамены и испытания ему, мучительно застенчивому и мнительному, не давались. У него разболелись зубы перед просмотром, он что-то невнятно и скованно промямлил и был отвергнут. В конце концов, одна богатая и знатная семья (Васильчиковых) наняла его в качестве педагога к своему умственно отсталому ребенку. К счастью, Гоголь должен был только «развивать» этого малыша (показывая картинки, твердил: коровка – му, барашек – бэ), ходили за ним няньки, и у писателя появилось (кроме средств к существованию: он жил в загородной усадьбе своих нанимателей в Павловске) свободное время. Как сам он говорил, тоска по благословенной Малороссии в холодном Петербурге заставила его начать записывать истории в народном духе – «Вечера на хуторе близ Диканьки». Нашлась в том доме и благодарная публика: компаньонки и приживалки, да и сама старушка-бабушка «ученика» с удовольствием слушали, как молодой учитель читал свои рассказы. И там же его впервые заметил В. А.  Соллогуб, родственник хозяев, тоже молодой литератор, аристократ, склонный демократичным образом приятельствовать с людьми попроще. Услыхав голос читавшего «Майскую ночь» Гоголя, он пришел послушать, восхитился и буквально выволок Гоголя в свет: познакомил с Пушкиным, пристроил первый из рассказов («Басаврюк, или Вечер накануне Ивана Купалы») в журнал «Отечественные записки». Пушкин в это время жил на даче под Петербургом с молодой женой и ввел Гоголя в свой круг: перезнакомил с Дельвигом, Крыловым, Вяземским, Одоевским, Брюлловым… Жуковский умудрился познакомиться с Гоголем еще до Соллогуба.

1830 – публикация «Басаврюка» в журнале «Отечественные записки».

1831 – I часть «Вечеров на хуторе близ Диканьки»

1832 – II часть «Вечеров…» Оглушительный успех. Сам Гоголь писал, что в типографии за его спиной смеялись факторы (ответственные за набор) – такими забавными этим простым людям показались его истории. (Набоков считает, что это Гоголь тоже сочинил – «Вечера» хороши, но нельзя сказать, что уж очень смешны).

Жизнь Гоголя резко изменилась. Пушкин и Жуковский стали его друзьями (а Николаю Васильевичу только 21 – 23 года, он же еще мальчишка). Сам себя он постепенно стал считать писателем России №2 – после Пушкина. При этом Гоголь полагал, что писатель – это некий духовный вождь нации, указывающий всем и каждому истинный путь. Пока такая ответственность лежит на Пушкине, сам Гоголь может жить и писать относительно спокойно – не он за все в ответе… В это время странности Гоголя, которые позже станут мучительными и болезненными, выливаются более в шуточки и розыгрыши. Его взрослые друзья смотрели на вещи практичнее: хоть Гоголь и гений, но жить-то ему на что-то надо. Учить олигофрена – явно не его уровень. И Гоголя пристраивают на кафедру истории Санкт-Петербургского университета (в должности адъюнкт-профессора – помощника профессора).

1834 – преподавание в университете и попытка написать научный труд – Историю Малороссии (Украины). О том, как Гоголь учил студентов, есть их (студенческие) воспоминания. На первую его лекцию пришли Пушкин и Жуковский с каким-то университетским начальством. Лекция была блистательна, студенты – в восторге. Следующие несколько лекций также были неплохи, хотя блеск в них убывал. Через некоторое время Гоголь позволил себе что-то скучно промямлить, потом пропустил несколько лекций, сказавшись больным… В общем, ему это перестало быть интересным. Если бы Пушкин все время его слушал – да, для Пушкина он бы продолжал стараться, потому что любил его преданно и мнением своего друга-гения очень дорожил. А просто преподавание явно не было его стихией. Как и история, кстати. Гоголь погрузился было в изучение украинской истории, набрал и осмыслил довольно много материалов, но вместо ученой монографии написал «Тараса Бульбу». Тем и закончилась его ученая карьера и педагогическая деятельность. Осталась одна писательская.

1835 год – выходят сразу два новых сборника: «Миргород» и «Арабески». Тут надо припомнить, как построен «Миргород». Сборник состоит из двух частей, и в каждой из них есть повесть современная и повесть «историческая»: «Старосветские помещики» – «Тарас Бульба», «Вий» – «Повесть о том, как поссорился…». В основе такой композиции лежит контраст между яркой и героической жизнью в легендарные «давние» времена и обмельчанием казаков, превратившихся в скучных обывателей.  Далее можно спросить, что за художественный метод тут использован. По методу это романтизм, очевидный в «легендарных» повестях и словно бы смазанный в историях современных. Однако сам контраст тех и других создает классическое двоемирие. А впрочем, в «смазанности» этих современных повестей (при всей их прикровенной фантастичности) уже проглядывают и черты реализма («типических характеров в типических обстоятельствах»).

Второй сборник  1835 года («Арабески») мы знаем в его более позднем виде, каким он стал в 1842 году, когда к нему добавилась «Шинель». И мы, как правило, не читаем прихотливо обрамляющие эти повести (называемые обычно «Петербургскими повестями») рассуждения об искусстве, из-за которых сборник и назван «Арабесками» – прихотливым, «арабским» переплетением идей и жанров).

В том же 1835 году Гоголь публикует первую свою пробу в драматургии – сцены под названием «Утро делового человека». И начинает работать над «Ревизором», сюжет которого подбросил ему Пушкин.

В 1836 году «Ревизор» закончен. Гоголь сначала читает его, как было принято, в кругу избранной публики, а получив восторженные отзывы, отдает его к постановке. Премьера – 19 апреля, играет знаменитый комик М.Щепкин. И тут происходит скандал. На Гоголя обиделись все, и спасло его, наверно, только честное и смиренное признание Николая I. «Теперь я вижу, что значит быть комическим писателем. Малейший признак истины – и против тебя восстают, и не один человек, а целые сословия», – писал Гоголь М. Щепкину. Как и после первой своей литературной неудачи, Гоголь отправляется за границу. До отъезда он успел написать начало «Мертвых душ» и почитать его Пушкину. Впечатление было двойственным. С одной стороны, Пушкин хохотал так, что катался по своему дивану. С другой, к концу чтения он вдруг притих и сказал: «Боже, как грустна наша Россия». Гоголь не хотел Пушкина огорчать и смягчил вступительные главы. И мы теперь не знаем, чем же они так огорчили великого поэта. Сейчас они не выглядят ни чересчур смешными, ни отчаянно грустными.

Итак, в 1836 году Гоголь уехал. Путешествовал по Германии, Швейцарии, Франции… В Париже его застала весть о смерти Пушкина. Для Гоголя это был двойной удар. Во-первых, он никого, кажется, не любил так, как Пушкина (большой соблазн сказать, что никого вообще он не любил, вот только Пушкина…). Его письмо о том, что теперь незачем возвращаться в Россию, – самое пронзительное из того, что вообще написано о смерти Пушкина. «Как странно! Боже, как странно. Россия без Пушкина. Я приеду в Петербург, и Пушкина нет. Я увижу вас – и Пушкина нет. Зачем вам теперь Петербург? К чему вам теперь ваши милые прежние привычки, ваша прежняя жизнь?.. (письмо П.А. Плетневу. 27 сентября 1839. Из Москвы в Петербург. – В кн. Последний год жизни Пушкина. М., 1990, с.599).

М.П. Погодину он написал пространнее, логичнее и обстоятельней: «Моя жизнь, мое высшее наслаждение умерло с ним. Мои светлые минуты моей жизни были минуты, в которые я творил. Когда я творил, я видел перед собою только Пушкина. Ничто мне были все толки, я плевал на презренную чернь, известную под именем публики; мне дорого было его вечное и непреложное слово. Ничего не предпринимал, ничего не писал я без его совета. Все, что есть у меня хорошего, всем этим я обязан ему. И теперешний труд мой есть его создание. Он взял с меня клятву, чтобы я писал, и ни одна строка не писалась без того, чтобы он не являлся в то время очам моим. Я тешил себя мыслью, как будет доволен он, угадывал, что будет нравиться ему, и это было моею высшею и первою наградою. Теперь этой награды нет впереди! Что труд мой? Что теперь жизнь моя?» (М.П Погодину. 30/18 марта 1837. Из Рима в Петербург. – Там же, с. 598). Кроме всего прочего, это письмо объясняет то мучительное упорство, с которым Гоголь пытался дописать «Мертвые души» (тот самый свой труд): он ведь обещал Пушкину писать…

Другая сторона той же беды – это роль, которую отныне приписывает себе Гоголь. Роль писателя №1 – это роль пророка и учителя жизни, а не просто беллетриста. Гоголь и раньше подумывал о том, что искусство должно воспитывать, исправлять, указывать путь жизни – в общем, приносить пользу обществу. Теперь же соблазн заменить искусство морализаторством станет его постоянным спутником.

Гоголь поселился в Риме и там работал над «Мертвыми душами», «Театральным разъездом», «Шинелью», «Женитьбой», переделывает «Тараса Бульбу». Работалось ему трудно, но плодотворно. Давний интерес к художникам и картинам здесь получил новую пищу. Гоголь подружился с колонией русских живописцев, учившихся и творивших в Италии. Особенно отличал А. Иванова, который много лет создавал «Явление Христа народу». Из разговоров с ним и кое из каких писем видно, что Гоголь задумывается о монашестве, хочет уединения и одиночества. Да и сам труд художника он считает чем-то вроде трудного послушания, которое забирает все силы человека и не оставляет ему шансов на какую-то еще личную жизнь. К тому же Гоголь оставил свою долю родительского имения младшим сестрам (в приданое). А сам жил только на литературные заработки, не имея собственного жилья: только съемные квартиры. А то жил подолгу в гостях у друзей… Он и Иванову внушал, что художник-подвижник не имеет права заводить семью и обрекать ее на суровое полунищенское существование.

В 1841 году первый том «Мертвых душ» был закончен, и Гоголь поехал в Россию – заниматься издательскими делами. Сначала, как всегда, были публичные чтения и всеобщий восторг. Потом борьба с цензурой, которой очень не понравились и диалоги на тему: «Почем человеческая душа?» – и «Повесть о капитане Копейкине». Да и само название пришлось «подкорректировать», выставив вперед «Похождения Чичикова», а «мертвые души» спрятав за «или» с запятой.

В 1842 году первый том «Мертвых душ» был наконец издан в университетской типографии. Отзывы в печати были восторженными. Белинский превозносил произведение до небес, а его мнение определяло вкусы всей читающей России (кроме разве что самого узкого и элитарного литературного круга, который обходился без подсказок).

В том же 1842 году выходят «Сочинения» Н.В. Гоголя в 4-х томах, куда входят и новые вещи, и старые. В общем, это был триумфальный год. И Гоголь, поуспокоившись, вновь уехал за границу, чтобы продолжить «Мертвые души». Однако работа шла туго, результаты автора не удовлетворяли. В 1845 году Гоголь в первый раз сжигает рукопись второго тома. Очень интересна мотивировка: недостаточно, мол, ясно показаны «пути к идеалу». Настроения пророчески-морализаторские явно нарастают и так же явно мешают писать. Все чаще накатывает депрессия, все чаще хочется уйти в монастырь, но ведь он обещал Пушкину писать… И Гоголь пишет, причем не только второй том.

В 1847 году он издает очень своеобразную книгу – «Выбранные места из переписки с друзьями». Как считают специалисты, это была попытка снять с совести двойной груз: объясниться, почему второй том все никак не выйдет, и в то же время оперативно донести до публики ту «учительскую» составляющую, которую он теперь считал главной в своем творчестве. Идея этого сочинения – показать «пути к идеалу» всем сословиям, от крестьян до царя. По мысли Гоголя, для счастья и процветания России совершенно не нужны не то что революции – даже реформы. Просто каждый должен на своем месте жить по совести и честно выполнять свой общественный долг. Базаров из «Отцов и детей» обозвал это сочинение «письмами к калужской губернаторше». Дело в том, что одним из адресатов Гоголя действительно была А.О. Смирнова-Россет, бывшая фрейлина и приятельница Пушкина, Гоголя и Жуковского («черноокая Россетти»). Замуж она вышла за блестящего офицера, который сделал хорошую карьеру и стал калужским губернатором. Гоголь ей объяснял, как должна жить губернаторша – первая дама губернии, с которой все другие дамы берут пример. Например, одеваться ей следует попроще, что поможет губернии избегнуть разорения. Ведь нельзя же дамам появляться в обществе, нарядившись богаче самой губернаторши? А значит, они не станут требовать с мужей денег на наряды, разоряя своих крепостных… Все это правильно и совершенно утопично. Духовенство (в частности – премудрый Филарет Дроздов, митрополит Московский) не одобрило учительский пафос Гоголя, справедливо увидев в них гордыню. Но особенно возмутила публикация неистового критика Белинского, который считал, что надобно «ломать» (как выражался тот же Базаров) и на худой конец критиковать все подряд, а не пытаться исправлять империю нравственной проповедью. В ответ «Выбранным местам» им было написано знаменитое «Письмо Гоголю», за публичное чтение которого молодого Достоевского едва не расстреляли.

Гоголь мучительно воспринял критику и неприятие своей проповеди, но от выбранного пути не отрекся. В 1848 году (когда вся Европа бушевала революциями) он смиренным паломником отправился в Иерусалим, ко Гробу Господню. И после этого окончательно вернулся в Россию – по-прежнему в надежде закончить «Мертвые души».

Это возвращение было далеко не таким триумфальным, как предыдущее. Гоголь опять читает у знакомых написанные главы – теперь второго тома. Ю. Манн приводит очень выразительную подборку воспоминаний тех, кто эти главы слушал. Все они единодушно хвалили написанное, но всем им словно бы становилось скучно по ходу чтения, всплывали мысли о каких-то важных хозяйственных делах… Когда читался первый том, такого не случалось, и чуткий Гоголь сразу засомневался в качестве рукописи. Его разуверяли, но, конечно, тщетно. А то автор не знает, получилось или нет…

Кроме чтения «Мертвых душ», он предлагал своим знакомым почитать душеполезную литературу, причем католическую (видимо, сильно повлиявшую на него в Италии). Знакомые пытались увернуться от его учительских наскоков – кто более тактично, кто и менее. Особенно был возмущен С.Т. Аксаков («Детские годы Багрова - внука»), глава патриархальнейшей и в высшей степени православной семьи, к тому же человек немолодой. Это его-то вздумали учить благочестию? Часто упоминают имя духовника Гоголя, священника Матвея Константиновского, который якобы подталкивал того отказаться от писательства как от греховного занятия. Впрочем, это не вполне доказанное обвинение. Сам о. Матвей писал, что человек он простой и в такие сложные вопросы не вмешивался, а занимался грехами своего чада – не более того.

Кое-кто даже и подчинился роли духовного наставника, которую взял на себя Гоголь. В частности, это касается девушки, которой Гоголь, как считают некоторые, сделал-таки предложение (или пытался сделать, или только разведывал – а что скажут ее родные, если…). Звали ее Анна Михайловна Виельгорская. Семейство Виельгорских славилось своею образованностью и интересом к искусствам (в первую очередь – к музыке, но и к литературе тоже). Однако это были очень знатные и высокопоставленные люди (кстати, В.А. Соллогуб, который «открыл» Гоголя, их близкий родственник). Сделал Гоголь предложение или нет – неизвестно, но родня как будто даже удивилась, как мог такой умный человек подумать, будто они согласятся на такой мезальянс. Он же никто, нищий литератор из провинциальных дворян… Однако переписка Гоголя с этой девушкой достаточно откровенна. Гоголь ей прямо заявил, к примеру, что она некрасива, посоветовал не танцевать и избегать пустопорожней светской болтовни… Приятный кавалер, ничего не скажешь. Других попыток завести свою семью Гоголь не делал. Жуковский полагал, что ему уже давно надо было уйти в монастырь и пребывать там в покое, а не маяться с «Мертвыми душами». Но ведь Гоголь дал слово…

Он продолжал домучивать «Мертвые души», к концу 1851 года вроде бы дописал второй том до конца. Потом опять началась черная полоса тоски и какие-то хвори, от которых его усердно лечили кровопусканиями, пьявками и горячими ваннами, сопутствуемые обливанием головы ледяной водой, хотя пациент умолял оставить его в покое и не мучить. Судя по симптомам, у него вполне могла быть язва то ли желудка, то ли кишечника. Тут только кровопусканий не хватало! (Врачи же поставили диагноз: менингит, припомнив ему малярийный менингит, которым Гоголь переболел в Риме в 1839 году). Кончилось все тем, что Гоголь ночью встал, поднял мальчишку-казачка, велел развести в печке огонь и спалил рукопись второго тома. Мальчишка плакал, просил этого не делать (даром что неграмотный был). Не помогло. То, что сейчас печатается, – случайно сохранившиеся (завалившиеся за полку в шкафу) фрагменты черновых вариантов. Те, кто слышал окончательный вариант, говорили, что тот был гораздо сильнее и ярче. Все это было весной 1852 года (21 февраля – 4 марта по новому стилю – дата смерти). Нынешние биографы отмечают, что Гоголь причастился и тихо отошел и что в последние дни (после сожжения рукописи) он ни с кем не хотел разговаривать и ничего не ел, буквально уморив себя голодом. Нынешние врачи объясняют эту картину маниакально-депрессивным синдромом, который давал соматические (телесные, болезненные) симптомы, не поддававшиеся лечению, естественно, потому что пациента надо было кормить хоть через зонд и лечить антидепрессантами, которых тогда и не было…

Похороны Гоголя и отклики на его смерть имели оттенок демонстрации, так что за некролог И.С. Тургенева на год отправили в ссылку – в родовое имение Спасское-Лутовиново. Похоронили Гоголя на погосте Данилова монастыря в Москве, рядом с А.С. Хомяковыми…

К столетию со дня рождения склеп подновляли, а в 1931 году монастырь закрыли, а кладбище разорили. Прах Гоголя, Языкова и Хомякова перевезли на Новодевичье кладбище. И вскоре возникли вопросы, связанные со всякой кладбищенской мистикой. Тут два главных сюжета. 1) Летаргия. Еще при жизни Гоголь очень боялся, что впадет в летаргический сон и будет похоронен заживо (о чем и писал в начале «Выбранных мест»: не хороните меня, пока не появятся признаки разложения). Пошли россказни, что при перезахоронении обнаружили следы агонии от удушья… Это, однако, вздор несомненный. С Гоголя была снята посмертная маска (сохранилось письмо скульптора, который ее сделал), а снять ее с живого человека невозможно. 2) Пропавшая голова. Похоже, что правда. На вскрытие склепа (перед захоронением) пригласили литераторов, и один из них (Лидин) написал потом, что головы в гробу не обнаружилось, труп начинался прямо с шейных позвонков. Якобы Сталину было доложено, и он потребовал не разглашать скандальную историю под страхом репрессий (однако слухи поползли и добрались до Булгакова…). Литераторы не побоялись кощунства и отрезали себе по кусочку сукна от сюртука, в котором Н.В. был похоронен (для переплета первого издания гоголевских сочинений – сюртук табачного цвета хорошо, говорят, сохранился). Один якобы взял себе и ребро Гоголя на память… Куда делась голова, никто точно не знает, но есть подозрение, что еще в 1909 году (когда склеп подновляли к юбилею) могильщиков подкупил миллионер Бахрушин, тот самый, что устроил Театральный музей. И якобы у него в собрании было три головы: Гоголя, Щепкина и еще чья-то. Бахрушин умер в 1929 году, и что стало с головами – неведомо.

На новой могиле поставили бюстик Гоголя с надписью: «От Советского правительства». А старую «Голгофу» и крест выбросили, осталась в ограде только плита с надписью из пророка Иеремии: «Горьким словом моим посмеюся» (эпитафию подобрал Хомяков). Голгофа досталась потом М.А. Булгакову – ее нашла у каменотесов вдова, подыскивая подходящий материал для его памятника. Это черноморский гранит, найденный в Крыму одним из братьев Аксаковым и перевезенный на лошадях в Москву.

Проблематика гоголевского творчества

Очень своеобразна – Гоголя интересует сущность зла, формы его проявления и способы борьбы с ним, естественно (о чем писал еще Д. Мережковский в знаменитой работе «Гоголь и черт»). Этот испуг Гоголя перед мистическим злом отчасти объясняется его малороссийским происхождением. В «Вечерах на хуторе…» можно найти весь набор народных суеверий, но отношение к ним автором абсолютно серьезно, и ужас сюжетов только нарастает от какой-нибудь «Майской ночи» до «Страшной мести». Если вначале у Гоголя еще хватает сил смеяться над лубочно-карикатурным воплощением нечистой силы, то в последней повести заметна авторская паника и вселенский размах его видений. Вмешательство зла в жизнь в той или иной степени – попытки Антихриста воплотиться, никак не меньше. Однако «Вечера…» еще достаточно оптимистичны (в целом): зло там хотя бы видимо, его можно узнать в лицо и вступить в единоборство.

Далее зло начинает «развоплощаться», делается невидимкой. В «Миргороде» самая таинственная вещь не «Вий» (где зло как раз традиционно и узнаваемо; Пушкин считал, что Хому Брута сгубил недостаток мужества, иначе он мог бы и победить злых супостатов). Гораздо непонятнее «Старосветские помещики», где идиллический мирок рушится от невнятно-ничтожных причин. Вообще соотношение ничтожного и великого, по-видимому, и есть главная тема этой вещи. Крушение мирка добрых помещиков выявило великую любовь, которая влачила существование в форме тихого домовитого обжорства. В двух других повестях воплощение зла более очевидно: в «Тарасе Бульбе» это внешние враги, с которыми сражаются запорожцы (и предательство, совершенное под охмуряющим воздействием красоты – это стоит помнить, потому что красота для Гоголя вообще под подозрением – и в «Вии», и в «Невском проспекте», и в «Портрете»); в «Повести о том, как поссорился…» целый мир разрушается опять ничтожными причинами, но нравственного порядка. Дружба Иванов разрушается (и с нею разрушается вся идиллия), потому что не была собственно дружбой. В ней слишком много было пустоты, то есть отсутствия добра, которое и есть, в сущности, зло.

Дальнейшее развоплощение зла в «Петербургских повестях» и в «Ревизоре» дает знаменитую миражную интригу: опять злые силы не показывают своего лица, а действуют через людские пороки, недостаток совести и пустоту. Любимая мысль Гоголя (еще со школьных лет) – опасность человеческого пристрастия к вещному миру, к материальной стороне бытия: «Люди задавили корою своей земности, ничтожного самодоволия высокое назначение человека».

Вот о таком зле – поглощающей души «вещности» и «земности» – и «Мертвые души».

Замысел «Мертвых душ»

Сюжет этот, как мы помним, подарил Гоголю Пушкин.Тому же Пушкину Гоголь писал: «Мне хочется в этом романе показать хоть с одного бока всю Русь» (1835). Жуковскому он написал подробнее: «Уже давно занимает меня мысль большого сочинения, в котором бы предстало все, что ни есть и хорошего и дурного в русском человеке, и обнаружилось бы пред ним видней свойство нашей русской природы». В «Авторской исповеди» он уточняет: «…не случайные следует мне взять характеры, какие попадутся, но избрать одни те, на которых отпечатлелись истинно русские,  коренные свойства наши».

Произведение задумывалось в трех томах. Первый том (тот, которым мы и будем заниматься) – это русский «ад» (если сопоставлять «Мертвые души» с «Божественной комедией» Данте). Не просто наши характерные черты, но наши характерные пороки, то, что нам более всего (по мысли Гоголя) мешает жить. Но дальше непременно должны были последовать «чистилище» и «рай» – пути выхода из русских тупиков. Тургенев надеялся, что Гоголь и вправду сумеет раскрыть тайну русской души и дать выполнимые рекомендации для нашего духовного возрождения. И считал, что Гоголь унес с собой в могилу великую тайну. Хотя история «Мертвых душ» показывает, что изобразить «ад» Гоголь сумел, а дальше дело шло как-то уж очень туго… Тем не менее он утверждал, что возрождение возможно для любого, и собирался «перевоспитать» часть своих героев – Чичикова и Плюшкина, к примеру. Этих героев объединяет наличие предыстории. Автор собирался показать путь возрождения тех героев, чей путь падения он тоже показал.

Таким образом, первый том «Мертвых душ» – это такая же «губерния темной стороны», как «Ревизор» – «город темной стороны». Не повториться в таком случае – проблема для автора (тем более что в «Мертвых душах» тоже показан город). Впрочем, в «Ревизоре» город уездный, маленький; главный начальник в нем – городничий; в «Мертвых душах» город губернский, крупный, и начальствует в нем губернатор. Иначе говоря, выбрана другая административная единица, другой масштаб.

Своеобразие жанра

 Сам Н.В. Гоголь настаивал на том, что это поэма. В.Г. Белинский полагал, что это роман, и это мнение по сей день ближе читательскому восприятию, чем авторское определение. Не будем затевать дискуссию, а подробно рассмотрим обе версии.

«Мертвые души» как поэма

1. Что общего у гоголевского произведения с поэмой? Что он имел в виду, когда выводил такой «подзаголовок» на собственноручно нарисованном макете обложки? Может быть, «отсылал» к какой-то всем хорошо известной книге?

Первое, что приходит в голову, – это аналогия с «Евгением Онегиным». И в самом деле: у Пушкина роман в стихах, у Гоголя – поэма в прозе. Что их объединяет? Авторские отступления, придающие обоим текстам лиро-эпический характер. И главная тема – судьба России, – которая постепенно проступает сквозь «внешний» сюжет (у Пушкина – любовный, у Гоголя – авантюрный). Эта связь выглядит тем более убедительной, что Гоголь именно Пушкину читал первые главы, именно его ощущал своим главным читателем.

2. Возможно и другое объяснение: «Мертвые души» сразу, едва они вышли, были сопоставлены с  чисто эпическими (без «добавки» лирики) поэмами Гомера. Что общего у «Мертвых душ» с «Илиадой» и «Одиссеей»? – Поразительная «эпическая» подробность описаний, не делающая различий между «высокими» и «низкими» предметами. Гомер с одинаковой дотошной подробностью описывает и щит героя, и ход битвы, и то, как Циклоп доит своих коз, и то, как Одиссей его ослепляет. Спустя века каждая деталь того далекого, затерянного в прошлом мира кажется нам драгоценной. И с той же дотошностью Гоголь доносит до нас подробности русской жизни середины 19 века: блюда, подаваемые в гостиницах, обстановку дворянских усадеб, наряды дам на губернаторском балу. Это отметил К.С. Аксаков в своей статье «Несколько слов о поэме Гоголя: Похождения Чичикова, или Мертвые души».

Иногда Чичикова сопоставляют с Одиссеем: оба странствуют, оба хитроумны, оба никак не могут достичь своей цели… Мы вряд ли сумеем когда-нибудь установить, был ли у Гоголя подобный замысел, мелькала ли такая ассоциация. Но в любом случае ответ остроумен и по-своему точно отражает специфику сюжета «Мертвых душ»: это действительно путешествие одного героя, которое дает возможность «хоть с одного бока» (по словам автора) показать целый мир – Россию.

3. И есть еще одна эпическая поэма, с которой принято сопоставлять «Мертвые души», – это «Божественная комедия» Данте. В «Божественной комедии» три части: «Ад», «Чистилище» и «Рай»; по ним проходит главный герой поэмы (заодно можно вспомнить, почему поэму в Средние века называли «комедией», – это было общее определение произведения с хорошим концом; «божественной» ее назвали за художественное совершенство). Гоголь тоже предполагал написать три тома «Мертвых душ», причем тот первый том, который был издан и дошел до нас, по логике авторского замысла соответствует «Аду». Далее должно было начаться медленное восхождение героя, нравственное перерождение и Чичикова, и некоторых других персонажей (Плюшкина в частности).

4. В своей книге «Поэтика Гоголя» Ю.В. Манн обращает внимание еще на один аргумент в пользу того, что Гоголь действительно считал «Мертвые души» эпической поэмой. В «Учебной книге словесности для российского юношества», над которой Гоголь работал в 1844 – 45 гг. и которая осталась незавершенной, он утверждает, что в романе повествование сосредоточено на судьбе частного человека, в то время как эпопея (в том числе эпическая поэма) освещает целую эпоху и жизнь всего народа, а не только одного героя. Учитывая, что Гоголь создавал не столько индивидуальные характеры, сколько обобщенные типы русской жизни, объяснение очень убедительное.

«Мертвые души» как роман

1. Мнение Белинского нужно прокомментировать. В его отношении к роману сказалась в какой-то степени традиция 18 века считать роман «низким» жанром, пригодным в основном для описания пороков своего времени. Впрочем, Белинский как раз не считал обличение пороков «низкой» задачей, он всячески приветствовал «обличительное» (гоголевское) направление в литературе. И «Мертвые души» считал книгой в первую очередь сатирической. Эпос же, по мнению критика, изображает предметы великие – а их как раз и нет в гоголевском произведении.

2. Но если говорить о «Мертвых душах» как о романе, нужно сделать теоретическое отступление и поговорить об истории этого жанра. Это даст нам неожиданный ключ к пониманию гоголевского замысла и даже, может быть, отчасти объяснит, почему продолжение «Мертвых душ» автору не удалось.

Современный европейский роман принято «возводить» к рыцарским романам (вопрос о влиянии античной традиции мы можем не затрагивать), и в дальнейшем складываются две основные «структурные» линии этого жанра: «Одна – у ее истоков стоит «Дон Кихот» М. Сервантеса) – это «открытый», или экстенсивный роман… Другая (у ее истоков «Принцесса Клевская» М.М. Лафайет) – роман «закрытый», или интенсивный…»

В чем разница? Роман экстенсивный по своей структуре близок к рыцарскому: его сюжетом ведает «принцип большой дороги». Герой странствует по свету и может встретить на пути бесчисленное множество различных (хоть и однотипных) приключений: дракон, турнир, замок, отшельник, красавица – и т.д. По такому же принципу пишутся теперь приключенческие «сериалы». Но в эпоху Возрождения, когда оформилась эта разновидность романа, главный интерес был не в романтических приключениях, а в изображении «правды жизни» во множестве бытовых (реалистических) деталей. Одной из разновидностей «открытого» романа становится роман плутовской, обычно остросатирический. Как правило, в нем действует неразлучная пара героев: неопытный, наивный господин и пройдоха-слуга, который прекрасно знает изнанку жизни и по ходу дела просвещает своего хозяина (роман этот называют также пикарескным – по имени слуги: Пикаро – Фигаро). Да ведь и в «Дон Кихоте» действует такая пара; вообще же этот роман – своего рода синтез романа рыцарского (который в нем пародируется) и плутовского. И тот, и другой, кстати, можно продолжать до бесконечности – отсюда и название этой ветви романа.

Роман интенсивный сосредоточен на жизни одного героя, а иногда даже на одном (ключевом) эпизоде в его судьбе, на одном конфликте. Когда ситуация разрешается, а герой находит свою судьбу (делает нравственный выбор, находит ответ на самый существенный вопрос), роман заканчивается.

Объем произведения сам по себе не может показать, с романом какого типа мы имеем дело. Большинство плутовских (открытых) романов по объему совсем невелико. А вот огромная «Война и мир» Л.Н. Толстого – роман закрытого типа: в финале каждый из героев обретает некое новое качество, а эпоха их становления заканчивается.

Вооружившись этими знаниями, попробуем определить: к какому романному типу относятся «Мертвые души» (точнее – первый том, с которым мы имеем дело)? – По-видимому, к типу экстенсивному, открытому. Тут есть все соответствующие атрибуты: и