блоги

М.А. Булгаков (1891 – 1940)

Булгаков родился в Киеве, на Андреевском спуске, в доме, который многие видели. Отец его был профессором Духовной академии. Мать – яркая женщина, душа общества (овдовев, он еще раз вышла замуж, имея семерых детей, уже довольно взрослых). Дома любили книги, музыку и театр. Любимейший с детства писатель М.А. – Гоголь. Это и ожидаемо, и странно отчасти. Булгаков в детстве (лет в 9) зачитывался «Мертвыми душами», считая их историей авантюрной. Но вообще, пойдя по стопам Гоголя, Булгаков сделал то, чего тот не умел: открыл героев изнутри, показал их обаятельными и сложными.

С 1909 по 1916 год М.А. учится на медицинском факультете Киевского университета. Когда он поступил в университет, мир был относительно спокоен и надежен. Когда закончил, шла война. Сам он за эти годы успел жениться на Т. Лаппа. В 1916 году он работал в госпиталях в Киеве, Каменец-Подольске, Черновцах, куда привозили раненых с фронта. Потом (в том же году) его отправили в деревню, в Смоленскую губернию. Жена его выучилась на сестру милосердия и поехала с ним как сотрудник. О практике в Сычёвке он написал потом «Записки юного врача». Кстати, рассказ про морфий вполне автобиографический: Булгаков сам на него подсел, заставлял жену ездить и добывать его в городе по сомнительным рецептам. Жена М.А. спасла: вымолила, когда он был в ужасном состоянии. И он сумел выкарабкаться из этой беды. Но жену потом бросил.

В 1917 году его переводят в Вязьму. В 1918 Булгаков возвращается в Киев, переживает все, что описано в «Белой гвардии». В 1919 году его мобилизовали в Добровольческую армию (врачей в те годы все старались мобилизовать, но тут М.А., вероятно, дал себя мобилизовать тем, с кем был согласен). И он отступал с этой армией до Владикавказа. Вспоминал потом вагон-теплушку, где был у него развернут госпиталь. В одном углу операционная, в другом бредят в тифу, в третьем, в довершение картины, кто-то рожает… В это время Булгаков почувствовал себя настоящим врачом, справлявшимся со всем, что каждый день на него обрушивалось. И в это же время он умудрялся писать. Сохранилась небольшая статья «Грядущие перспективы» с очень странной судьбой: Булгаков написал ее в своей теплушке-госпитале ночью, «при свете оплывающей свечи»; утром состав дополз до какого-то городка, остановился, и М.А. успел забежать в редакцию местной газеты и оставить свой текст. А потом сам забыл, что это был за городок… Статья же стоит разговора, хотя она не литературная – политическая. Яростная и отчаянная. Про то, какие же мы идиоты, что повелись на революцию, в которую нас втянули наши конкуренты (и противники, и союзники): Германия, Англия, Франция… В то время, когда мы разгромили свои заводы и успешно истребляем друг друга в гражданской усобице, они ничего у себя не громят, а наращивают мощности да проводят модернизацию. И мы отстаем на 10, 20, 50 лет, и нам уже никогда их не догнать… Как же тяжко быть умным человеком, когда вокруг столько идиотов… То, что он тогда написал, наши историки робко попытались выговорить лет 70 спустя…

Так вот, Булгаков двигался с Добровольческой армией и во Владикавказе заболел тифом. Отступившая за границу армия оставила его в тяжелейшем состоянии, без сознания и без надежды на выздоровление. Но он выздоровел и остался в Советской России. Потом горько укорял своего брата (оказавшегося в Париже), что его бросили, не попытались вывезти. Больше М.А. никогда не был практикующим врачом. В 1921 году он приехал в Москву и перебивался там литературными заработками.

Прежде чем перейти к этому периоду, еще два слова о Булгакове-враче. Есть у него текст под условным названием «Письмо неведомому другу» – то ли правда письмо, то ли автобиография, то ли начало какого-то романа. В нем рассказывается про то, в каком состоянии пребывал М.А. в первые московские годы, до издания «Белой гвардии». О страшной нищете (писал при свете керосинки – не лампы, а той, на которой готовят). О страшном озлоблении против соседей, мучивших кошку; кошку он взял к себе и выпускал ее прямо на крышу: боялся, что, если ее кто-то еще раз обидит, то он не выдержит и перестреляет уродов. О том, как к нему пришел издатель, прочитавший его рукопись – весь из себя иностранный и стильный, как Воланд. И вот этот издатель, оглядев голые стены, спросил у автора: «А что вы закончили?» И тот ответил: «Церковно-приходскую школу». Потому что ему, видите ли, было стыдно признаться, что он дипломированный медик, потому что в ответ на это европеец должен спросить: «А где же ваши ковры, люстры, картины на стенах?» Если врач не живет, как профессор Преображенский, значит, он плохой врач и пациенты его избегают. Вот так. Хотя на самом деле он, скорее всего, опасался вопросов о том, что делал во время войны – на чьей стороне лечил?

Итак, литературные заработки. Фельетоны и даже конферанс для заведений типа «Варьете». Печатался в газете «Накануне» и в знаменитой газете «Гудок», где окопалась вся одесская диаспора: Бабель, Ильф и Петров, Олеша, Катаев… Булгаков потом говорил, что почувствовал самоубийственность этой работы: редактор вымарывал все красивые пассажи и требовал тупых шуток. Если идти на поводу у таких редакторов, стиль портится непоправимо. Да и что это за жизнь? Про нее у Булгакова «Записки на манжетах» (1920-22, опубликовано в 1922-23) и «Дьяволиада» (1923, опубликовано в 1924).

В 1923 году М.А. поехал в Киев на похороны матери, снова вспомнил 1918 год и начал писать «Белую гвардию». С публикацией этого романа все оказалось непросто. Рукопись взял вышеописанный редактор журнала «Россия», издававшегося в Берлине. В 4-5 номере за 1925 год были опубликованы первые 13 глав романа «о русской усобице». Потом с журналом что-то случилось. Целиком роман был издан в Париже в 1927-29 гг. В СССР его издали в 1966 году, но с купюрами. Кроме того, Булгаков, как в давние (гоголевские) времена читал роман в каких-то литературных гостиных. Читал – и наживал врагов. Он был здесь чужаком с провинциальными манерами и южным выговором. Да, но так писать, как он, больше никто не умел. А зависть – чувство злое.

В 1924 году была написана повесть «Роковые яйца» (публикация 1925 года). В 1925 – повесть «Собачье сердце». Ее опубликовали только в 1987 году (журнал «Знамя»). До этого даже упоминание о них было строжайше запрещено. Настолько, что М. Чудаковой, которая составляла опись булгаковского архива, запретили включать в нее названия этих произведений. После долгих споров – не делается так в солидных архивах – разрешили (так и быть!) числить их как некие «единицы хранения» под какими-то номерами – без расшифровки содержания.

  Чтобы понять, чем так ужасны с точки зрения советской власти эти истории, надо учесть одну особенность советской идеологии: она считала себя наукой, точной и непогрешимой. В институтах преподавался курс научного коммунизма, и без конца подчеркивалось, что доктрина Маркса и советских вождей – это научная, единственно верная теория. Культ науки вообще присущ тем временам. И надо бы представить себе фильм «Депутат Балтики», где Н. Черкасов вдохновенно объясняет (из роли профессора-биолога), что красный цвет – это цвет жизни, самый правильный и непобедимый.

Обе повести Булгакова про научный эксперимент. Если кто-то не читал «Роковые яйца», можно вкратце пересказать: профессор Персиков нашел «луч жизни», под которым все живое развивается с необыкновенной скоростью и силой. Очень обрадовался и решил поставить свое открытие на службу народному хозяйству. Тут же построили птицефабрику, на которой специальная установка должна была облучать куриные яйца, чтобы вылуплялись цыплята величиной со страуса, что ли. А параллельно он решил провести кое-какие эксперименты, и в специальной бронированной лаборатории стал облучать другие яйца. Разгильдяистые работники яйца перепутали, и в бронированной лаборатории повывелись цыплята, а на мирной птицефабрике – гигантские крокодилы и змеи (прямо как в современном американском ужастике). Повывелись и захотели кушать, к чему и приступили. Против них бросили конницу Буденного, которой они тоже с аппетитом закусили… В общем, нас спас, конечно, генерал мороз. Между прочим, в 1941 конницу Буденного бросали против танков Гудериана… Но смысл притчи не в этом, конечно, хотя налицо то ли пророческий дар автора, то ли его изумительно ясный аналитический ум. Можно спросить, что в этой истории антисоветского. – «Научный» эксперимент, предпринятый вроде бы с благою целью накормить всех голодных, выпустил на свободу страшные разрушительные силы. О чем это? По-видимому, о революции.

В «Собачьем сердце» все еще прозрачней. Там тоже «научный» эксперимент по превращению в человека… думаю, не собаки Шарика, а пролетария Чугункина, чьи органы для этого использовались. Революционное, так сказать, превращение, в котором пациент должен был перепрыгнуть сразу много эволюционных ступеней. Человекообразным он стал, человеком – нет. Булгаков написал однажды, что он верит в великую Эволюцию: в то, что Россия могла бы измениться к лучшему только с помощью постепенных изменений и долгой воспитательной работы над малокультурными массами. С помощью же революции Швондеры могут вырастить только Полиграфов Полиграфовичей Шариковых. Кстати, вину за этот дикий эксперимент Булгаков возлагает на интеллигентов: с одной стороны, на Швондера (идейного подстрекателя), с другой – на самого профессора Преображенского: не надо так верить в науку и «преображать» по своему хотению природу.

Со второй половины 20-х годов Булгаков «заболевает» театром. Все началось с того, что он переделал «Белую гвардию» в пьесу «Дни Турбиных» (1925), и ее поставил МХАТ. Там она шла с 1925 по 1929 год, вызывая восторг у публики и ярость у советских критиков и драматургов – потому что ведь очевидная белогвардейщина. Потом ее все-таки запретили, но ненадолго: в 1932 году спектакль возобновили. Согласно легенде, пьеса нравилась Сталину, и он специально приезжал ее смотреть. Сталин распорядился и судьбой Булгакова. Когда все его пьесы были сняты с репертуара, а напечатать тоже ничего не удавалось, Булгаков, доведенный до отчаянья, написал Сталину письмо, в котором просил выпустить его за границу. Я, мол, мистический писатель, а здесь у вас материализм, так я ведь вам без надобности. И к тому же не верю в революцию, а верю в Эволюцию… Сталин в ответ Булгакову позвонил, спросил: «Что, мы вам очень надоели?» Булгаков не решился сказать: да, сил нет терпеть. Залепетал что-то вежливое. И Сталин поймал его на слове – не выпустил, но посодействовал трудоустройству в качестве режиссера (не постановщика, а того, кто тащит на себе рабочие репетиции) в том же Художественном театре.

Пьесы, которые Булгаков написал, а с постановки их сняли: «Зойкина квартира», «Багровый остров», «Адам и Ева», «Кабала святош» (о Мольере), «Блаженство», «Александр Пушкин», «Бег», «Иван Васильевич». Из них «Бег» – самая серьезная и полноценная. А «Ивана Васильевича» все знают по фильму, только там от булгаковских смыслов ничего не осталось. И была еще пьеса «Батум» – о молодости Сталина, написанная уже в самом конце жизни и с целью совершенно фантастической – так угодить вождю, чтоб можно было подъехать к нему на предмет публикации «Мастера и Маргариты». Но пьеса вождю почему-то не понравилась, и ее тоже запретили ставить. Предполагают, что Булгаков со свойственной ему прозорливостью угадал какие-то темные уголовные моменты в юности Сталина.

Кроме оригинальных пьес Булгаков сделал несколько текстов для инсценировок. Вот эти шли с успехом: «Мертвые души», «Дон Кихот», «Война и мир». Последняя шла два вечера (бывает так в театре: покупаешь один билет и смотришь спектакль два вечера подряд), была очень любима москвичами, но публика как-то не заметила, что смотрит, в сущности, пьесу Булгакова. В 1936 году Булгаков, после очередной разгромной статьи, ушел из МХАТа и работал в Большом театре – либреттистом.

О своих отношениях с театром Булгаков написал «Театральный роман». О Мольере – роман для ЖЗЛ (стоит почитать). С 1926 года и до смерти не держал в руках гранок – то есть не готовил свой текст к печати. И до смерти работал над «Мастером и Маргаритой», оставаясь совершенно чуждым советской жизни и литературе. Как он сам написал: «На широком поле словесности российской в СССР я был единственный литературный волк. Мне советовали выкрасить шкуру. Нелепый совет. Крашеный ли волк, стриженый ли волк, он все равно не похож на пуделя».

В личной жизни у него тем временем происходило вот что: сначала (1925) он женился на Любови Белозерской, вернувшейся из-за границы (где выступала в одном из кабаре). Эта жена соответствовала «театральному периоду» булгаковской жизни. Но в 1929 году встретил Елену Сергеевну Шиловскую – жену офицера. Роман был драматичный: муж ее не отпускал, они с Булгаковым даже стрелялись. В конце концов муж дал развод, оставив себе детей. В 1932 году Е.С. и Булгаков поженились. Обычно говорят, что Е.С. – это прототип Маргариты. Но и от прежних жен в них кое-что осталось, как считают те, кто этим занимаются. Говорят обычно и о том, что Булгакова приглашали на приемы в американское посольство и будто бы именно такой прием преломился в бал у Воланда.

В 1939 году здоровье его резко ухудшается. Ему ставят диагноз «гипертонический нефросклероз» – это смертельная болезнь, сопровождавшаяся сильными головными болями. Настолько сильными, что иногда М.А. готов был застрелиться, лишь бы не мучиться от них. Болезнь была смертельной, и он об этом знал: так же умер его отец. Булгаков держался, вероятно, только мыслью о незаконченном романе. Молился вслух: «Господи, дай закончить!» В 1940 его не стало. Вдова долго искала камень для его могилы и наконец нашла снятое откуда-то надгробье («голгофу») с надписью, сделанной для предыдущего владельца: «Горьким смехом Твоим посмеюся» (из пророка Иеремии). Это оказался камень с могилы Гоголя, которого советское правительство решило перезахоронить. Прямо от учителя – ученику.

Кроме того, вдова хранила рукопись романа. И смогла сохранить ее, а в 1965-66 гг. и напечатать в журнале «Москва». С купюрами, но все равно текст произвел эффект ошеломительный. Больше роман до перестройки не издавали, но это уже не имело значения. Как только появились ксероксы, его стал перепечатывать и продавать в промышленных масштабах. Мой экземпляр читали так активно, что в конце концов текст стерся – буквально, до полной неразборчивости.