блоги

 Александр Николаевич Радищев (1749

– 1802)

Радищев у нас

не столько писатель, сколько революционная легенда. И в самом деле человек очень

своеобразный.

Родился в

большой помещичьей семье, имел 10 братьев и сестер, благочестивое воспитание,

любящих родителей, добрую нянюшку. Когда ему было лет 7, сильно повредил ногу,

и его отвезли для лечения в Москву и оставили в семье Аргамаковых – родственников

по матери (ее звали Фекла Саввична). Да так он у них и остался. Это была одна

из самых европейски просвещенных семей своего времени. Там обсуждались книги,

статьи и спектакли; учителем маленького Радищева стал француз-республиканец.

Преподаватели из МГУ приходили к Аргамаковым домой, чтобы давать Сашеньке

уроки.

В 1764 году

его определили в Пажеский корпус. Два года он там учится, а в 1766 году его

вместе с несколькими другими самыми способными учениками отправили в

Лейпцигский университет, учиться на юриста. Это ученье за границей хорошему его

не научило. Среди студентов оказался некто Федор Ушаков, который снабжал

соучеников самой левой и безбожно-материалистической литературой (Гельвеций –

главный источник «научного атеизма», Дидро и проч.). Он же подбил их на бунт

против некоего немца Бокума, наставника, который стеснял их свободу. Возможно,

немец и был тираном, но обвинения против него, которые приводит Радищев в своем

раннем произведении «Житие Федора Ушакова», не очень убедительны. Он умудряется

обвинить Бокума даже в том, что вверенные ему студенты где-то набезобразничали.

Федор Ушаков был человеком слабого здоровья (?) и умер за границей – потому

Радищев и сочинил его «житие». Кстати, идея превращать революционеров в святых

принадлежит именно этому автору.

А Радищев

вернулся в Россию и начал служить. Служба ему вполне «давалась». Сначала он

стал протоколистом в Сенате (вернулся в 1771), потом в суде. Когда начался

Пугачевский бунт, Радищев, как юрист, стал дивизонным прокурором и прослужил в

этой должности до 1775 года. Вернувшись в столицу, стал служить в

Коммерц-коллегии под начальством А.Р. Воронцова, с которым у Радищева сложились

дружеские отношения.

Параллельно

шла его внутренняя работа. Он продолжал учиться, интересовался географией и экономикой.

Переводил Мабли «Размышления о греческой истории» (тоже вольнодумные). Написал

оду «Вольность» (1781 – 1783). Никаких реальных революционных планов он не

строит, но риторически обличает «ужасы тиранства» и теоретически утверждает

право народа на казнь тирана. Вероятно, именно эта мысль впоследствии так

глубоко уязвит Екатерину, когда она будет читать «Путешествие из Петербурга в

Москву» (там эта ода включена в одну из глав). Есть свидетельство о том, что в

одном из сохраненных кем-то экземпляров этой книги эти стихи были зашиты

нитками. Вообще-то книга была спрятана, но если бы нашли – смотрите, мы такого не читаем. Стихи эти довольно

слабые, читать их теперь невозможно. Вообще в нем постоянно утверждаются две

«отрицательные» мысли: во-первых, он против самодержавия («самодержавство есть

наипротивнейшее человеческому естеству состояние»), во-вторых, против Церкви, в

которой видит только ее земную сторону: косность, фарисейство, поддержку

властям во всех их худших проявлениях.

А служба тем

временем продолжала продвигаться. Радищев стал помощником управляющего

петербургской таможни, довольно долго оставался в этой должности, пока не умер

старый директор – тогда Радищев занял его место. (П.И. Чичиков о такой карьере

даже мечтать не смел, хотя – случись ему ее сделать – был бы наверху счастья).

Семейная жизнь тоже вначале удалась: Радищев женился по любви, был счастлив в

браке, но овдовел в 1783 году, имея четверых детей.

Примерно в

1785 году он начал писать свое «Путешествие из Петербурга в Москву». Книгу,

состоящую из разрозненных записок, разнородных эпизодов, объединенных очень

условным сюжетом «путешествия» и общей эмоцией – возмущением и негодованием. По

жанру это именно сентиментальное

путешествие, которое должно было научить читателей сочувствовать всем

несчастным, которых так много в России – причем несчастным по вине государства

или дурного устройства общества (в частности – крепостного права, «рабства»).  По мнению Радищева, «человек есть существо

сочувствующее». Но про книгу скажем потом, отдельно.

Дописав книгу

к 1790 году, Радищев печатает ее в своей собственной домашней типографии –

такое тогда разрешалось. И цензура книгу пропустила, поленившись почитать и не

ожидая от директора таможни чего-либо опасного. Напечатал 650 экземпляров и

отдал в книжные лавки для продажи, а кое-кому разослал в подарок. Вскоре книга

дошла до Екатерины. Ее реакцию передали в знаменитых словах: «Сказывать

изволили, что он бунтовщик, хуже Пугачева».

Радищева

арестовали. Могли пытать, но его свояченица (сестра умершей жены) дала взятку

знаменитому палачу Шешковскому (какие-то фамильные драгоценности). Могли

казнить, потому что суд приговорил его к смертной казни, но Екатерина своим

указом помиловала: заменила казнь ссылкой в Илимск на 10 лет. Вначале его

должны были везти в кандалах, но очень влиятельный друг Воронцов «снял» кандалы

и отписал всем губернаторам по пути следования Радищева, чтобы с ним обращались

по-человечески. Радищев в дороге еще интересовался какими-то геологическими

наблюдениями… И написал стихи – единственный вполне удачный текст из всего, что

он вообще писал:

Ты хочешь

знать: кто я? Что я? Куда я еду?

Я тот же, что

и был и буду весь мой век:

Не скот, не

дерево, не раб, но человек!

Дорогу

проложить, где не бывало следу,

Для борзых

смельчаков и в прозе, и в стихах,

Чувствительным

сердцам и истине я в страх

В острог

Илимский еду.

В остроге он

пробыл до 1796 года – до воцарения Павла. Тот Радищева вернул в его поместье

под Москвой, правда, под надзор. Свояченица (можно сказать – преддекабристка)

поехала за ним в Илимск, стала женой и там же умерла. Радищев вернулся из

Илимска с какими-то младшими детьми. Старшие тем временем благополучно выросли,

служили, стали офицерами; отца, впрочем, не забыли и не разлюбили, а встретили

его с великой радостью. По-видимому, человек он был в жизни хороший и очень

обаятельный…

В новое

царствование Радищева снова призвали на службу. Александр I пригласил его в комиссию по

составлению законов (то есть по подготовке либеральных реформ). Радищев сразу

же стал предлагать самые радикальные изменения: отмену крепостного права,

отмену телесных наказаний… (и разве был неправ?). Граф Завадовский (влиятельный

вельможа и близкий знакомый Радищева) удивился «молодости его седин» (по

выражению Воронина) и сказал: «Эх, Александр Николаевич, охота тебе

пустословить по-прежнему! Или мало тебе было Сибири?»

И это его

добило. По всей видимости, не выдержала психика. Сын его вспоминал, что после

этого разговора «он вдруг сделался задумчив, стал беспрестанно тревожиться…

Напрасно старались его успокоить, он твердил беспрестанно, что до него

добираются. Однажды в припадке ипохондрии он сказал собравшимся своим детям:

«Ну что, детушки, если меня опять сошлют в Сибирь». Он призывал полкового

лекаря, принимал лекарства, но облегчения не получил. Душевная болезнь

развивалась все более и более. 11 сентября утром Радищев, приняв лекарство,

вдруг схватывает стакан с царской водкой (кислотой), приготовленной для

вытравливания мишуры поношенных эполет старшего его сына, и выпивает разом. В

ту же минуту схватил бритву и хотел зарезаться. Старший сын заметил это и

вырвал у него бритву. «Я буду долго мучиться», – сказал Радищев. Он потребовал

священника. Священник случайно (!) встретился у ворот и исповедовал его.

«Господи! Помилуй мою душу!» – повторил он несколько раз, умирая». (Барсков

Я.Л. Радищев. Жизнь и творчество. М.,1935. С. 23.)

Итак, «Путешествие

из Петербурга в Москву» – книга, которая очень дорого стоила автору. Несмотря

на все героические попытки удержать ее в программе, которые предпринимались в

советские времена (как же – «первый революционер» страны), читать его могли

лишь единицы. Все проблемы языка 18 века, с которыми кое-как управлялись

гиганты, вроде Державина или Фонвизина, буквально задавили прозу Радищева. Она

тяжела и мучительно косноязычна. Вообще, судя по тому, как мало он в итоге

написал (тоненькая книжечка за 5 лет), слово давалось ему трудно. И все-таки в

этой тяжелой (во всех смыслах) книге есть несколько выражений, которые нельзя

не знать: очень уж они знамениты в отечественной культуре. Поэтому начнем

знакомство с «Путешествием» именно с самых его знаменитых фраз.

1) Эпиграф:

«Чудище Обло, озОрно, огромно, стозевно и лайяй». Это вообще-то еще не Радищев,

а Тредиаковский: в «Телемахиде» он так описывает Цербера. Речь здесь иносказательно

идет о самодержавии, но ценность строки не в этом, а в ней самой: ее часто

цитируют, и надо уметь ее узнать в лицо.

2) Первая

фраза книги: «Я взглянул окрест меня – душа моя страданиями человечества уязвленна

стала». Вообще-то даже нынешние эстеты-формалисты, которые определяют цену

книги по первой фразе (Саша Соколов), должны бы Радищева «заценить». Сильная

фраза, накрепко вошедшая в русскую литературу. Кстати, вероятно, искренняя.

Судя по печальному концу Радищева, он в самом деле был человек с очень ранимой

психикой, и всякое страдание, увиденное на пути, могло очень болезненно

отзываться в его душе. Он и другим предлагает: «…отыми завесу с очей природного

чувствования». Сентименталистская установка: от природы человек чувствителен…

3) Глава

«Пешки»: Автор встречает пашущего крестьянина, который объясняет, что шесть

дней из семи он работает на барщине, что семья у него большая, но все дети еще

слишком малы, чтобы стать серьезными помощниками. И Автор восклицает: «Звери

алчные, пиявицы ненасытные, что крестьянину мы оставляем? То, чего отнять не

можем, – воздух…» А также ночи и праздники – для работы. «Звери алчные, пиявицы

ненасытные» – тоже афоризм, вошедший в культуру.

А.С. Пушкин

дважды писал о Радищеве уже в зрелом возрасте, когда ему было за 30 (может

быть, потому что в юности, подражая ему, написал свою оду «Вольность»). Одна

его статья называется «Путешествие из Москвы в Петербург» – и она во много раз

интереснее радищевского «Путешествия». Другая – «Александр Радищев». Иногда

пишут, что, мол, Пушкин из цензурных соображений написал о Радищеве резко

отрицательно. Но это вряд ли: Пушкин мог промолчать, но не стал бы никого ни из

каких соображений поносить, идя противу совести.

Что сказал

Пушкин? Во-первых, что книга Радищева – «собранье горьких полуистин»: он пишет

исключительно о дурном, и от этого складывается впечатление, что ничего

хорошего у нас вообще никогда нигде не происходит. Мы усвоили эту точку зрения

исключительно хорошо, но Пушкин считал ее несправедливой, и она действительно

несправедлива. Во-вторых, зрелый Пушкин был категорически против революций. В

статью о Радищеве он вставил свою любимую мысль, которую повторил затем и в «Капитанской

дочке»: «Лучшие изменения суть те, которые происходят от одного улучшения

нравов, без насильственных потрясений политических, страшных для человечества».

И, в-третьих, вынес приговор: «Нет истины в поношениях, и нет правды там, где

нет любви». Книга, наполненная одною лишь ненавистью к дворянам и

правительству, «неистинна», не есть художественная правда.