блоги

Александр Сергеевич Грибоедов – фигура удивительная; вроде бы прозаическая и в то же время достаточно таинственная. К примеру, год его рождения – вопрос до сих пор спорный. Родился он в Москве, в дворянской семье «среднего достатка». Запись в церковной книге сохранилась, но выглядит очень неразборчиво. Варианты: 1794, 1795, 1796, 1790… Есть версия, что сокрытие именно этой (якобы правильной) даты было предпринято, чтобы снять вопросы о законности происхождения отрока. Последнее мало кто поддерживает, но такой вариант кое-какие вещи сделал бы более понятными и объяснимыми – например, образование Грибоедова. Совершенно точно известно, что в 1803 году он поступил в МГУ и последовательно окончил три факультета: словесный (1806), юридический (1808), естественно-математический (по крайней мере, он его посещал, хотя диплома вроде бы не получал – 1810). Если принять первую дату рождения, закончил он свой третий факультет в 15 лет. Бывают, конечно, вундеркинды… К тому же обучение университетское в то время было почти индивидуальным (по одному профессору в среднем на трех студентов – можно и совсем еще мальчишку выучить талантливого). Но если взять последнюю дату, получится уже лет 20 – как-то больше похоже на правду. Однако в университетском пособии называют только 1794 и 1795 гг., причем последний – как основную дату. Ее и запоминаем. Изучил он там языки (арабский, персидский, итальянский – кроме обязательного европейского набора), а увлекался главным образом музыкой и театром. Музыкой – и как пианист, и как сочинитель (все слыхали про грибоедовские вальсы). Театром – это нам даже не понять, как тогда бывало. Компания молодых людей там просто… обитала. То пытались сочинять пьесы, переделывая большой компанией какой-нибудь французский водевиль на русский лад. То стихи лирические писались – кто же их не писал? То репетировали с актерами (режиссеров в те времена как-то не водилось). То, понятное дело, влюблялись в актрис, ссорились из-за них, стрелялись на дуэлях… Между всеми этими увлекательными занятиями юный Грибоедов еще готовился стать доктором права…

В начале своей молодости Грибоедов не так уж долго успел повариться в этом мирке: началась война 1812 года, и он поступил в гусарский полк и пошел воевать. Сам Грибоедов своими успехами в той войне был недоволен. Во-первых, он почти сразу (из тепличной-то московской жизни) заболел воспалением легких и первые, самые отчаянные месяцы этой войны пролежал в тяжелом состоянии. А когда выздоровел и вернулся в полк, был использован для интендантских нужд. Видимо, умное начальство прикинуло: головорезов, годных только для драки, у них полно, а умную голову, которая сможет организовать снабжение, найти непросто. Так вот и не дали тогда Грибоедову погеройствовать – заставили выполнять рутинную необходимую работу. В армии он оставался до 1815 года.

Вернулся в Петербург и еще пару лет прожигал в своей театральной среде, написал несколько вполне удачных легких пьес (точнее – перевел и слегка переделал): «Молодые супруги» (1815),  «Своя семья, или Замужняя невеста» (вместе с Шаховским и Хмельницким) – обе в стихах; вместе с Катениным сочинил прозаическую комедию «Студент» (Памфлет на Жуковского: Грибоедов примыкал к компании «архаистов»); вместе с Вяземским – оперу-водевиль «Кто брат, кто сестра». Так оно продолжалось, пока не случилась одна прескверная история. Два молодых повесы: Завадовский и Шереметев – повздорили из-за актрисы и решили стреляться. Секундантом Завадовского стал Грибоедов, секундантом Шереметева – Якубович (персонаж колоритнейший; Пушкин позже признавался, что, когда хотел произвести впечатление на дам, пересказывал им приключения Якубовича, приписывая их себе). Дуэль была «двойная»: после главных действующих лиц должны были стреляться и секунданты. Но первая же дуэль (главных противников) закончилась трагически: Шереметев был смертельно ранен в живот, умирал долго, в страшных мучениях… На всех эта смерть произвела тяжелейшее впечатление; все, как водится, стали искать виноватых, ругать секундантов (что не помирили…), распускать сплетни, строить домыслы… Кроме того, начальство тоже проявило законное недовольство (дуэли официально были запрещены) и отправило Якубовича на Кавказ (в ссылку – то есть переводом по службе). Грибоедов с 1816 года служил в Коллегии иностранных дел (к ней же и Пушкина причислили после лицея, но Грибоедов, видимо, был все же ближе к настоящей дипломатии и не просто так там числился). И его в том же 1818 году отправили в Персию секретарем русской дипломатической миссии. По дороге в Персию он заехал в Тифлис (Тбилиси) – столицу русского Кавказа, где помещалась главная квартира (ставка? – не знаю правильного названия) генерала Ермолова – командующего всеми русскими войсками на Кавказе («главноуправляющего»), царя и бога этой провинции. Ездили в те времена долго и медленно. Пока Грибоедов отдыхал от долгой дороги из России, он разыскал там Якубовича, и они все-таки стрелялись. На этот раз обошлось малой кровью. Не помню, был ли задет Якубович, но жив остался – точно. А Грибоедову он прострелил кисть руки. Это было скверно: мешало играть на фортепьяно, и Грибоедов задержался еще на какой-то срок (месяц?), чтобы залечить руку. В Персию он отправился только в 1819 году и пробыл там до конца 1820 года. Миссия его была  очень существенной: он возвращал из персидского плена (рабства), русских солдат и других людей, попавших в Персию не своей волей. Он многих сумел вернуть (150 человек), и еще долго – весь 19 век – на Кавказе (в Армении особенно) о нем молились как о благодетеле. Когда-то и где-то в Персии он задумывает и начинает «Горе от ума». Вообще это единственное его законченное и притом удачное произведение. Кроме него, есть ранние, комедии-переделки, погибшая в Тегеране в рукописи «Грузинская ночь» и незаконченная трагедия «1812 год» (о ней известно, что главный герой – простой русский солдат из крепостных – в конце покончит собой из-за того, что ему, победителю Наполеона, придется вернуться к прежнему своему рабскому положению). Но уровень автора определяется по его лучшей книге (как уровень читателя – по худшей из тех, которые он читает с удовольствием). А «Горе от ума» – шедевр, вошедший мало что в литературу – в язык, в обиход речи. Этим мало кто может похвастаться.

В 1822 вернулся в Грузию (его опять перевели по службе), стал секретарем по дипломатической части при генерале Ермолове. В Грузии ему жилось, судя по всему, прекрасно. Там нашлось образованное общество, где Грибоедова приняли как родного. Особенно близким другом стал ему грузинский князь Александр Гарсеванович Чавчавадзе – по-европейски образованный человек, поэт. С его сыном Грибоедов тоже дружил, его дочери (девочке-подростку) Нине давал уроки музыки. И написал вчерне два первых акта своей комедии. В 1823 году Грибоедов получил отпуск и примерно на год отправился в Россию: сначала в Москву, потом в Петербург. В Москве он получает много свежих впечатлений для своей комедии (ведь он вернулся буквально так же, как Чацкий) и существенно ее перерабатывает. К осени 1824 года комедия была закончена и распространялась во множестве списков (их заказывали у профессиональных переписчиков, потом красиво сшивали или переплетали). Есть трудности в определении окончательного текста «Горя от ума». Дело в том, что Грибоедов оставил «беловой автограф» (сам от начала до конца весь текст переписал) и в то же время поправил (своею же рукой) несколько заказных копий. И тексты эти кое в чем расходятся. А издать комедию ему не разрешила цензура. И поставить ее полностью на сцене тоже. Грибоедов так и не увидел своей комедии, не подержал в руках ее издание… Впервые ее поставили в 1831 году и опубликовали в 1833, но с большими цензурными изъятиями. Полностью и без купюр издал ее за границей Герцен, а в России такое издание разрешили только в 1862 году, в царствование Александра II. К этому времени все ее знали, можно сказать, наизусть – чего и нам следует добиваться.

Во время того же долгого отпуска Грибоедов повидался и переговорил со всеми главными участниками будущего восстания декабристов. Вопрос о том, был ли он членом одного из тайных обществ, навсегда останется, по-видимому, открытым. По крайней мере, он близко знал всех этих деятелей и с их планами тоже был знаком. Он их не выдал – и его никто потом не выдал. Возможно, что – формально – он действительно не входил ни в какие тайные организации и вообще не одобрял эту затею. Есть одно интересное свидетельство, которое оставил давний (с войны 1812 года) друг Грибоедова Степан Бегичев. Якобы тот сказал ему однажды: «Сто человек прапорщиков хотят изменить весь правительственный быт России. Я говорил им, что они дураки». Можно, конечно, предположить, что Бегичев хочет выгородит Грибоедова, отвести от него подозрения в политической неблагонадежности. Но в этой реплике есть очень «грибоедовская» мысль: прапорщики и даже генералы столкнутся не только с политическими взглядами, но и с «правительственным бытом», со всеми Максим Петровичами и Фамусовыми, крестишками, местечками, с Татьяной Юрьевной, с Пульхерией Андревной… И никаким заговорщикам с этим устойчивым бытом не справиться. Надо уметь действовать в этом мире, по правилам этих людей. Сам Грибоедов, например, был «человеком» Паскевича – крупного вельможи и сановника, который приходился ему родственником (мужем сестры?) и которому выгоден был такой толковый и деятельный «исполнитель» (сам-то он к делам, по-видимому, предпочитал относиться по-фамусовски).

Осенью 1824 года Грибоедов вернулся на Кавказ, к Ермолову. После восстания его арестовали, но (как пишет биограф в ЖЗЛ) приехавший за Грибоедовым жандарм не застал его на месте (тот был в разъездах по делам), и Ермолов успел предупредить Грибоедова об опасности. Оставленный на квартире караулить его возвращения солдатик дал Грибоедову спокойно разобрать свои бумаги, оставить безобидную корреспонденцию (письма маменьки) и сжечь сколько-нибудь опасную. А пепел выбросить на огород. После этого Грибоедов явился к Ермолову, был арестован, отправлен в Петербург, четыре месяца содержался на гауптвахте при Главном штабе. Об этой гауптвахте пишут совсем забавные истории. Будто бы содержали арестованных очень гуманно и легкомысленно. Даже особенно не пересчитывали. Стучали в дверь: отзовется – хорошо, нет – может, спит? Когда Грибоедову становилось скучно, он умудрялся уговаривать солдатика-караульщика под честное слово отпустить его в гости (к своему бывшему соавтору по водевилям Жандру – вот это дипломатия!). И якобы солдатик даже одолжил как-то «своему» арестанту штык от ружья: а то по вечерам ходить по городу было небезопасно. Такая вот вполне опубликованная байка, но ссылку на нее сейчас дать не сумею. В итоге комиссия признала Грибоедова к заговору непричастным. Помог, по-видимому, и Паскевич.

Грибоедов вернулся на Кавказ. В это время Россия воевала с Персией, и работы у Грибоедова было немало. В 1828 году был подписан Туркманчайский мирный договор, причем именно благодаря Грибоедову он оказался для России очень выгодным. Это признали все, кто участвовал в подготовке этого документа, и Грибоедову дали возможность самому привезти документ Николаю I. Тынянов пишет, что у Грибоедова в то время родилась довольно дерзкая идея сделать русский Кавказ этакой автономной областью, назначить над ней управляющего с очень широкими полномочиями (на эту роль он выдвигал Паскевича, ну а по сути собирался править сам). Он видел, как бы можно было сделать свою «Вест-Индскую компанию», какие выгоды извлечь из русского Кавказа (одно вино из Цинандали – это же золотое дно) – ну и как укрыться «за стеной Кавказа» от русской бюрократической машины. Николай I проект его не одобрил. Но отправил Грибоедова полномочным послом в ранге министра в Персию. Ехать ему туда не хотелось, но выйти в отставку, не служить Грибоедов не мог (жить было не на что). Он двинулся в Тифлис с самыми мрачными предчувствиями, с чувством глубокой неловкости, поскольку Ермолов (которому он стольким был обязан) попал в немилость за симпатии к нему со стороны заговорщиков (которые хотели сделать его своим главою) и был смещен, а на его место попал Паскевич – ну и Грибоедов вроде бы при нем. Выглядело все это некрасиво, но и деваться было некуда. Жить в Персии его тоже нисколько не тянуло. Тот же Тынянов считал, что, по мнению Грибоедова, «давить» на Персию и собирать с нее контрибуцию следовало из-за границы (вне пределов досягаемости). И Грибоедов оставался в Тифлисе как мог долго. И очень счастливо. В 1828 году он женился на Нине Чавчавадзе, семнадцатилетней княжне. На время мрачные предчувствия от него отступили. Он ей писал: «Будем век жить, не умрем никогда»…

Историки считают, что один Грибоедов стоил целой армии в наших с Персией отношениях. Места эти и сами по себе опасные (можно сказать, хронически опасные: та Персия – это отчасти Иран, а отчасти – Афганистан): там обитали одержимые фанатики ислама, всегда готовые расправиться с «неверными». И дело, которым занимался Грибоедов, было опасным: он собирал контрибуцию (а деньги отдавать кто ж любит?) и выводил из рабства русских подданных. Кроме того, в этих местах традиционно хотела быть влиятельной и Англия. Сейчас многие считают, что сама по себе Персия не решилась бы на убийство русского посла, что это дело устроила именно Англия, чтобы избавиться от сильного конкурента: Грибоедов мог сделать так, что русское влияние в этом «регионе» стало бы сильнее английского. Так или иначе, но когда Грибоедова вызвали в Тегеран и он вынужден был туда поехать, случился «неприятный инцидент»: толпа диких фанатиков напала на русскую миссию, где находилась партия освобожденных рабов и небольшой конвой, который должен был доставить их в Россию, и где остановился Грибоедов (жену он с собой в эту поездку не взял – оставил в Тавризе). Миссию разгромили, людей буквально растерзали, дико изуродовали. Труп Грибоедова опознали по руке, «некогда простреленной пистолетною пулею»… Это случилось в январе 1829 года. Жену знакомые англичане спешно, ничего не объясняя, вывезли в Грузию. Объяснить-то все равно пришлось. Нина ждала ребенка, которого от такой вести потеряла. Похоронили Грибоедова в Грузии, там, где хоронили князей Чавчавадзе. Нина велела написать на надгробье: «Ум и дела твои бессмертны в памяти русских, но для чего пережила тебя любовь моя?» Персия прислала Николаю I огромный алмаз «Шах» – что-то вроде извинений и выкупа одновременно… Его сейчас показывают в Алмазном фонде – цену Грибоедова. Условия Туркманчайского договора в итоге выполнены не были: больше никто не рискнул собирать там контрибуцию, и ее «простили». Влияние свое мы тоже потеряли: дальше в этих краях мучились и гибли англичане.

У Пушкина есть книга «Путешествие в Арзрум». Как известно, он как раз в 1829 году без разрешения сорвался на Кавказ, где шла русско-турецкая война. Волею судьбы он встретил тело Грибоедова, которое перевозили в Грузию.

«Я ехал один в цветущей пустыне, окруженной издали горами... Два вола, впряженные в арбу, подымались по крутой дороге. Несколько грузин сопровождали арбу. «Откуда вы?» – спросил я их. «Из Тегерана». – «Что вы везете?» – «Грибоеда». Это было тело убитого Грибоедова, которое препровождали в Тифлис.

…Рожденный с честолюбием, равным его дарованиям, долго был он опутан сетями мелочных нужд и неизвестности. Способности человека государственного оставались без употребления; талант поэта был не признан; даже его холодная и блестящая храбрость оставалась некоторое время в подозрении.

…Приехав в Грузию, женился он на той, которую любил…Не знаю ничего завиднее последних годов бурной его жизни. Самая смерть, постигшая его посреди смелого, неровного боя, не имела для Грибоедова ничего ужасного, ничего томительного. Она была мгновенная и прекрасна.

…замечательные люди умирают у нас, не оставляя по себе следов. Мы ленивы и нелюбопытны».

Пушкин заметил, что биографию Грибоедова должны были бы написать его друзья – но у него не было таких друзей, как у Пушкина, с которым Грибоедов тоже не дружил: они принадлежали к противоположным литературным лагерям в спорах о языке, о балладах, Жуковском и проч. Заботу о своем литературном детище Грибоедов поручил Фаддею Булгарину – авантюристу, сотруднику «охранки», врагу Пушкина, кроме всего прочего. Ни от него, ни от соавторов по водевилям, ни от тишайшего Степана Бегичева мы биографии Грибоедова не получили. Бегичев записал, что смог, но он-то жил себе в Москве, тихо и замкнуто, в своем семейном мирке… А Грибоедов в это время странствовал, стрелялся, влюблялся, писал шедевр, участвовал в мировой политике. Так что все биографии его довольно приблизительны. И внутренняя жизнь его для нас закрыта. Есть одна знаменитая фраза, которую можно записать – как своего рода эпиграф к «Горю от ума»: «Мученье быть пламенным мечтателем в краю вечных снегов. Холод до костей проникает, равнодушие к людям с дарованием».